Кальян Каломенский
Владимир Покровский
«Георгес или одевятнадцативековивание» - Липецк, Крот, 2001.
опубликовано в фэнзине "Паттерн"
Удивительно, исключительно, но факт: для Владимира Покровского – одного из наиболее выдающихся, оригинальных и самобытных представителей «Четвертой волны» отечественной фантастики, «выпускника» семинара в Малеевке, публикующегося еще с 70-х годов, это всего лишь вторая авторская книга. В советское время это не было слишком большой странностью. Ведь многие писатели, в том числе и Покровский, печатались в журналах и сборниках. Но в 90-е годы, особенно во второй их половине практически все известные до этого авторы успели обзавестись авторскими книгами, причем как новыми, так и переизданиями. Покровского это обошло. Лишь в 98-м АСТ выпустило его книгу «Планета отложенной смерти». Но ее ждала коммерческая неудача. Тираж до сих пор лежит нераспроданным на книжных развалах. Еще одна заявленная АСТ книга Покровского приказала долго жить из-за неудачи первой. На этом пока и закончился опыт издания книг Покровского. Но там, где не хотят работать коммерческие гиганты, появляются юркие энтузиасты – и вот перед нами малотиражное, мягкообложное, самиздатовское так сказать издание.
В книгу вошли две повести, рассказ и небольшая статья об авторе с его же библиографией.
Давшая название сборнику повесть «Георгес или одевятнадцативековивание» является, наверное, самой неожиданной. В творчестве Покровского вообще достаточно часто мелькали сюрреалистические нотки (как сказал Сергей Соболев: «к произведениям Покровского иллюстрации делают либо сюрреалистические, либо вовсе не делают», здесь есть повод сделать самые сюрреалистические иллюстрации, но они отсутствуют), но в этой повести они стали доминирующими. Повесть начинается с такого эпизода, понять который, не прочитав всего текста, практически невозможно. На этом же эпизоде и проверяется потенциальный читатель, проверяется его желание и возможность прочесть текст. Эпизод этот самый насыщенный, он дает конспект всей повести, перегружая читателя. Мы в первом же абзаце знакомимся с четырьмя главными персонажами повести, а, по сути, и практически единственными, не считая Георгеса. Мы знакомимся и с их межличностными отношениями. И мы даже не понимаем, о чем идет речь, серьезно ли говорит нам автор или нет. Издеваются ли герои друг над другом, или действуют так, как считают вполне подобающим случаю.
«Почти каждый день, обычно ближе к полудню, когда все разбегаются по базам и заказам, а я остаюсь в одиночестве, я звоню Вере. Всегда подходит И. В. Валентин – никогда. Его будто не существует.Что дальше? Главная героиня умерла? А о ком же повесть? О главном герое и о главной героине. Но тогда это будет сплошной флэшбэк? Совсем нет. Тогда что? Георгес. Но флэшбэки все же будут? Ну, наверно, будут, но не только они.
- Веры нет, она умерла, - вежливо информирует И.В.»На второй уже странице мы узнаем о страхах тещи. Это страхи о группешнике. Они медленно переходят с нее на других персонажей, заполняют атмосферу повести, пытаются даже превратиться в реальность. Но только с помощью Георгеса.
Георгес – так герои любовно называют книгу со следующей надписью на обложке: Георгесъ Сiмънонъ «Разследования комиссара Мъгрета» с иллюстрациями французскаго художника Эжена Делобра. Как видно, здесь иллюстрации уже есть, но они только подразумеваются, так и многие другие вещи в текстах Покровского только подразумеваются. Читатель сам должен их домыслить. В рецензии на «Планету отложенной смерти» Сергей Соболев писал, что Покровский только мельком упоминает различные термины, создает неологизмы, значение которых легко угадываемо, но только в общих чертах, а сам автор не дает подробных определений, не перегружая тем самым и так насыщенный текст. В Георгесе также подразумеваются иллюстрации. Они вытекают из каждого измененного, одевятнадцативековивованного Георгесом предмета, будь то такие мелочи как ковер, женская прическа, женские же соски или же вещи более серьезные, например, идеология или даже человеческая жизнь. Георгес – это катализатор всего, но его сила представляется исключительно деструктивной, даже самодеструктивной, что и губит его, а за ним и всех героев, им созданных.
Само слово «одевятнадцативековивание» звучит немного устарело. Хотя оно и выскакивает случайно из уст одного из персонажей, возможно, что реально несуществующего, оно достоверно, оно несмотря на свою устарелость, даже как раз благодаря ей идеально вписывается в атмосферу ушедшего 19-го века, оплаканного и забытого. Но сначала-то хочется сказать «одевятнадцативекование»!
Все познается в сравнении, так и мы узнаем, насколько скуден и убог наш сегодняшний мир, когда видим, как герои повести сталкиваются с этой разницей, с этим примитивом после того как они побывали уже в другом мире, мире девятнадцатого века. Вся тамошняя обыденность кажется нам пусть и приукрашенной, но обыденностью, но когда мы теряем ее, только тогда и начинаем ценить ее по настоящему. Но мы уже не в силах вернуть ее, мы сидим у разбитого корыта.
Интересно наблюдать, как Покровский вводит Покровку в свои тексты. Ненавязчиво, но все же заметно. То в «Допинг-контроле» герои проехались где-то там поблизости, то в «Георгесе» книгу там издали. Каждый автор вносит что-то свое, иногда это заметно читателям, иногда только близким ему людям, а иногда только ему самому.
Повесть «Планета, где все можно» на вид более типичная для Владимира Покровского. Антураж здесь очень напоминает «Планету отложенной смерти»: те же вегикелы, те же интеллекторные. Но нет здесь совсем куаферов, нет причесов, нет проблем с этим со всем связанных. Совершенно другая проблематика. Сначала кажется, что проблема отцов и детей. Это ведь любящий сын хочет подарить своему отцу, бывшему пилоту, которого он нечаянно может и побить, старый вегикел, чтобы тот мог колесить на нем по пространству. Подарок этот трогателен, к тому же он не так прост, чтобы быть легальным. Значит, надо использовать какие-то связи, чтобы обойти закон или даже нарушить его самым грубым образом. И еще до конца не ясно: как же отреагирует на этот подарок отец? Может, он его и не заметит?
Но есть и другая проблематика. Старые отставные пилоты рассказывают о Планете, Где Все Можно. А возможна ли такая планета? И если возможна, то что она такое есть? Что на ней действительно можно, если все можно? Действительно ли все? А, значит, есть и планета, где все нельзя. Если все-таки есть такая планета, значит, можно на нее попасть, а там все можно. Кто мог создать такую планету? Либо Бог, либо Странник (от слова «странный», то есть непонятный). И тот и другой пишется здесь с большой буквы. Иначе и быть не может. Ведь если Странник создал такую планету, значит, он и есть Бог. Но не все так просто. Далеко не всем героям повести открывается ответ на этот вопрос.
Тут и еще одна диалектика имеется. Встречается как-то комконовец со Странником и говорит… Нет, это Странник ему говорит, а тот отвечает. Или нет? Ну, в общем, очень смешно. И так вот вся наша жизнь. Этот анекдот герои рассказывают на страницах повести десятки раз. Можно отнести это на склероз самих героев, можно на дотошность автора или на его настырность повторять одну и ту же шутку из раза в раз. А можно ведь и понять по другому: герои побывали на Планете, Где Все Можно, или не побывали? Или они там Бога встретили, или Странника? Или наоборот? Ну, в общем, очень смешно. И так вот вся наша жизнь. В непонятках.
Ставится тут и библейский вопрос о предательстве Бога, или если угодно, Странника. И показывается, как этому предателю, мстят за это самое предательство, а самое главное – кто мстит. Ведь не Бог мстит, даже не Странник, а простые люди, праведники.Есть тут и различие в двух разных диалогах с Богом, к нему можно обращаться О`Ты, а ведь можно и О`Вы. Бог сам говорит, как его стоит звать, но только тем, у кого хватает глупости задать этот вопрос. Рассказывают, что католические миссионеры в некоторых африканских племенах сталкивались со следующей проблемой: когда они рассказывали вождям племен о Боге, о том, что с ним можно говорить на Ты, они падали в обморок, возможно даже умирали от разрыва сердца. Почему же? Это те самые могучие вожди? Простите, не поверю. А все оказывалось просто: этим самым вождям во время инициации рассказывали о том самом Едином Боге, но рассказывали не для того, чтобы потом этому Богу можно было поклоняться, а для того, чтобы они знали, что такой есть, но даже и думать о нем боялись. Это были пережитки древнего монотеизма. Абсолютный запрет. А миссионер сам того не зная не открывал истину людям, а только напоминал о ней, причем делал это наиболее святотатственным образом. Говорить на «ты» с Ним, о ком даже думать нельзя? Лучше, конечно, на Вы. Но это только на первое время.
Есть здесь и напиток богов, амвросия, нектар или огуречный рассол – кому как приятнее. Но это действительно напиток богов, он происходит из бездонности, но, как известно, для нашего человека понятия бездонности не существует. Наш человек сам бездонен. Наш человек – хозяин пространства.
Рассказ «Скажите «Раз!»» снова поднимает вопросы, так или иначе связанные с религией, теперь уже с мессией. Не будем рассуждать, был ли Черный настоящим мессией, или не был настоящим мессией. Дело даже и не в этом. А дело в том, что хотят от него люди, видя в нем мессию. А хотят они одного и того же – чтобы он сказал: «Скажите Раз!»» - и на этом весь сказ. Людям не нужен настоящий мессия, им нужен только человек, который просто поведет их за собой, скажет «раз!», посвятит их во что-то, пусть даже в какую-нибудь дианетику, рерихиаду или толстизм – это совсем не важно. И не важно совершенно, что хочет этот самый мессия.
Все это, разумеется, написано незабываемым языком Покровского, который иногда кажется грамматически неправильным, но от этого не менее теплым.
Отрадно думать, что такие авторы как Владимир Покровский еще нужны, но нужны они уже все меньшему количеству читателей. Его читатель вымирает. Теперь он стал совсем уж элитарным, почти кастовым, где третий – лишний. По заявлению одного торговца на книжном рынке Москвы, купившего книгу только для себя, и отказавшегося взять еще пару экземпляров для продажи, в Москве остался только один читатель Покровского, то есть этот самый торговец. Но на самом деле в Москве таких читателей не меньше десятка. Просто они не знают друг о друге. Вот это-то и обидно.
Содержание книги На главную страницу фэнзина