Кирилл Еськов * Как  и  зачем  я  писал  апокриф  к  «Властелину  Колец»

Мемуар с прологом, постскриптумом и репликами в сторону ***  

Некоторое время назад редакция "Семечек" обратилась ко мне с просьбой – "написать для нашего журнала некоторое эссе о своей работе над книгой, о побудительных мотивах и выборе героев". Просьба эта повергла меня в изрядное недоумение, ибо писать о собственном романе – занятие, согласитесь, по меньшей мере странное. (Помнится, некогда граф Толстой в спе-циальном "эссе" вздумал разъяснить читающей публике – чего он, собственно, имел ей ска-зать в "Анне Карениной"; у кого как, а у меня лично те разъяснения вызвали в памяти с одной стороны армейский анекдот: "Повторяю для особо тупых!..", а с другой – поговорку "Промолчишь – за умного сойдешь".) В этом примерно смысле я и ответствовал тогда "Семечкам"; те, однако, от затеи своей не отступились, а, напротив того, не поленились снабдить меня списком конкретных вопросов. Итак…
Начну я, как ни странно, со стандартного вопроса "Несколько слов о себе" – и не потому даже, что он идет первым по списку. Дело в том, что я не являюсь литератором – ни фор-мально (я не состою ни в каких писательских организациях, а гонорары в структуре моих доходов составляют пренебрежимо-малую часть), ни по сути (написание художественных тек-стов для меня не единственная, и даже, пожалуй, не главная сфера деятельности). Я – старший научный сотрудник Палеонтологического института Академии наук (того самого, где неко-гда трудился Ефремов), в профессиональном сообществе известен как автор почти сотни работ по систематике хелицеровых и исторической биогеографии. В последние годы, впрочем, нашел более для себя интересным возиться не с ископаемыми членистоногими, а с живыми детьми: спецкурсы в физ-мат гимназиях, летние практики – зимние школы, etc; написал пару учебников, ввязался в создание принципиально нового школьного курса по естествознанию; и если как-то расставлять преференции, то, наверно, именно этот род деятельности окажется для меня сейчас наиважнейшим. Заканчивал биофак Московского Университета (известный рассадник вольтерьянства), основу жизненного опыта приобрел в экспедициях по Сибири и Средней Азии; по жизненным устремлениям – гедонист и эпикуреец, по жизненным установкам – рационал и скептик. Картинка ясна?
Я это, собственно, к тому, что "Кольценосца" (равно как и предыдущий свой роман, "Евангелие от Афрания") писал исключительно для собственного удовольствия и для развлече-ния приятелей; в этом смысле меня, вероятно, следует называть "графоманом". А графоман может писать хорошо или плохо (бывали, между прочим, и гениальные графоманы – Грибоедов с Кэрроллом, для примера), но он никогда не станет писать конъюнктурно, т.е. применяясь ко вкусам издателя либо некого обобщенного "читателя-покупателя"; графоман всегда пишет – "для своих" (для членов некой тусовки, или персонально для Алисы Лидделл – неважно).
Так вот, и "Кольценосец" писан для вполне определенной аудитории: это просто еще одна "сказка для научных сотрудников младшего возраста", к числу коих принадлежу и я сам. Для скептиков и агностиков, которые были воспитаны на Стругацких и Хемингуэе, и для которых Толкиен – всего лишь неплохой (хотя и нудноватый) детский писатель. Именно эта публика и поимела максимальный кайф от романа; именно в их отзывах и повторяется с наибольшей час-тотой столь милое сердцу любого автора словосочетание, как "бессонная ночь"…

И – с другой стороны – я где-то понимаю чувства тех "профессиональных толкинистов", которые сдуру выложили кровный тридцатник за книжку, а там такое!.. такое!.. Это ж вроде как тинэйджер, повернутый на пиратских романах, купил бы томик некого Дж.Г.Байрона, прельстившись на заголовок "Корсар", и потом разорялся бы в сетях: "Полная муть – любви какой-то понаверчено, и ни одного путнего абордажа… А название такое – не иначе как для коммерческой раскрутки, иначе кто ж эту нудятину купит!" Ну поймите же, ребята – это просто не для вас писано! И уж коли ты схватился за чужое (а это ведь видно на раз, с трех абзацев, нес па?) – так не надо потом блажить, как арканзасский лопух, которому заезжие прохиндеи впарили "Королевского жирафа"…

Однако реакция по-детски разобиженных толкинистов выводит нас на одну по-настоящему интересную проблему: о "рационализации и утилизации" вторичных миров, созданных демиурга-ми-предшественниками. (Так ли уж "первичен" мир, в котором мы с вами живем – т.е. был ли на самом деле Ричард III злобным горбуном-клятвопреступником, а Александр Невский – chevalier sans peur et sans reproche – это вопрос отдельный и далеко выходящий за рамки нашего эссе.) У истоков этой литературной традиции – лицедейства на фоне чужих масок и декораций, – стоит грек Дион Златоуст, живший во времена Римской империи; препарируя скальпелем иронии Гомеровский текст (и строго следуя при этом его "фактологии"!), он весьма убедительно доказывал, что в Троянской войне греки-ахейцы потерпели от греков-троянцев сокрушительное поражение и отбыли домой несолоно хлебавши, а все дальнейшее бы-ло, выражаясь нынешним языком, чистейшей воды пиаром.
Так вот, есть два варианта обращения с исходным миром. Во-первых, можно механически раздвинуть его во времени или в пространстве – тогда выйдет сиквел. Сиквел – штука принципиально вторичная и конъюнктурная, и мне лично примеры сиквелов, ставших сколь-нибудь заметными литературными явлениями, неизвестны (сериалы, типа похождений лейтенанта Форко-сигана или полковника Исаева – это особая статья). Более того, полноценное "продолжение" невозможно дописать даже к своему собственному тексту: "Двадцать лет спустя" против "Трех мушкетеров" или "Сказка о Тройке" против "Понедельника" – это, согласитесь, как плотник насупротив столяра и Каштанка насупротив человека…

Принципиально иной вариант – апокриф: взгляд на общеизвестные события (реального или кем-то вымышленного мира – без разницы: кто мы, собственно такие, чтоб судить о вторичности миров?), но другими глазами. Естественно, что и сам мир апокрифа в итоге оказывается, по факту, совершенно иным, соотносясь с исходным – ну, в лучшем случае как мир д’Артаньяна и Миледи с реальной Францией эпохи Людовика XIII ... или – как раз наоборот?.. а впрочем, если вдуматься, какая разница? Важно, что если мир сиквела в принципе являет собой репродукцию (которая абсолютно ничего не добавляет самому оригиналу), то картины миров апокрифа и, так сказать, канона могут – по крайней мере, в идеале – соста-вить "стереопару", сообщающую каноническому миру дополнительную "объемность". Вот именно на этом поле и играли все уважающие себя авторы, начиная с упомянутого Диона Златоуста – получая временами весьма достойные результаты. (И что любопытно: сиквел к самому себе создать невозможно, а вот достойный апокриф – пожалуйста; взять хоть лемовский "Осмотр на месте"…)

Однако тут сразу возникает трудноразрешимое противоречие морального характера. Сколь-нибудь интересные картины возникают лишь тогда, когда некий мир рассмотрен с непривычной этической или эстетической позиции – максимально далекой от позиции его создателя. И вот ортодоксальный поборник "либертэ, фратернитэ и эгалитэ" Марк Твен отправляет своего янки в мир рыцарского идеала, убедительнейшим образом демонстрируя, что все эти Мерлины и Галахады часто врали и редко мылись; Сапковский бодро и весело обращает Страну Чудес в черный хоррор, да еще и замешанный на клиническом психоанализе отношений профессора Доджсона и маленькой Алисы Лидделл; а феминистка Глория Говард, с позиции жены капитана Ахава, доказывает как дважды два, что вся эта дурацкая охота за Белым Китом – игры в солдатики остановившихся в своем развитии недорослей, апофеоз мужского инфантилизма и безответст-венности… Литературная состоятельность всех упомянутых произведений несомненна; а вот этично ли так обращаться с исходными текстами Мелвилла, Кэрролла и легенд Артуровского цикла – вопрос неочевидный.

И, между прочим, не праздный. Мне, например, прочитавшему в детстве "Янки при дворе короля Артура" раньше настоящих легенд о рыцарях Круглого стола, Марк Твен отравил своей желчью восприятие этого кусочка мировой культуры навсегда и до полного "не могу": только откроешь что-нибудь эдакое, возвышенно-рыцарское, как в памяти немедля всплывает нечто вроде: "Снова встал сэр Кэй, и снова заработала его фабрика вранья. Но на этот раз топливом был я, и тут мне стало не до шуток". (А потом еще и Стругацкие, что называется, углУбили – с "товарищем Мерилном" и "добрым сэром Мельниченко"…) Так что менее всего мне бы хотелось – вот те крест на пузе, честное пионерское под салютом! – тем же манером отравить какому-нибудь подростку грядущее восприятие Толкиена… Подыскивая место для "Кольценосца" в длинном ряду литературных апокрифов, я бы сам рискнул поставить его рядом с нежно любимым мною "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" (причем именно с фильмом, а не с пьесой). Изысканно-парадоксальная постмодернистская Игра, затеянная Томом Стоппардом в шекспировских декорациях, – вот тот уровень отношений с первичным Текстом, к которому я стремился; насколько это у меня получилось – судить не мне, а читателю…

Ну, а теперь – главный вопрос, который мне задают постоянно: "Чем вас привлек мир "Властелина Колец" – настолько, что вам захотелось написать продолжение?" Если в двух словах, то меня привлекла логическая задача: дать непротиворечивое объяснение ряду оче-видных несообразностей в той картине мира Средиземья, что нарисована Профессором, и пока-зать, что несообразности эти – кажущиеся. Как это ни парадоксально, но я опровергал имен-но широко известный тезис "Профессор был неправ" (который, волею АСТ, украшает обложку "Кольценосца")… Впрочем, по порядку.

"Главным мотивом и основным импульсом мифотворчества Толкина была, как нам представляется, радость созидания огромного целостного, развёрнутого в пространстве и во времени воображаемого мира. Именно эта "радость творения" лежит в основе эстетико-религиозной концепции Толкина – концепции "со-творчества", сближающей истинного Художника, созидающе-го собственный мир, с самим Творцом. […] Писатель создаёт, по-видимому, самую целостную в истории литературы "индивидуальную" мифологию: воображаемый мир со своей "книгой бытия", историей и историческими хрониками, географией, языками, и т. п. Столь тщательно и под-робно воссозданная вымышленная вселенная не имеет близкого литературного аналога [выделено мною – К.Е.]" (Кабаков Р.И.: «Повелитель колец» Дж.Р.Р.Толкина и проблема со-временного литературного мифотворчества)". Короче говоря: мир, созданный Профессором, оказался НАСТОЯЩИМ, более того – ЕДИНСТВЕННО НАСТОЯЩИМ на всю фэнтэзи. Ну, а ноблесс – оно, как известно, оближ…
Вряд ли кому придет в голову всерьез анализировать функционирование экосистемы бес-плодной пустыни, населенной хищными червяками размером с электричку, которые питаются шагающими экскаваторами, а потом потеют психоделиками: фэнтэзи – она и есть фэнтэзи, ка-кой с нее спрос? Иное дело – Средиземье; степень проработанности и совершенства толкие-новского мира к подобного рода естественно-историческим штудиям вполне располагает, а местами – просто-таки на них провоцирует… И здесь напрашивается одно странное на первый взгляд сопоставление: Толкиен – Ефремов.

Помните "Час Быка"? – социологическое анатомирование тоталитаризма плюс любопытные (хотя местами и затянутые) философские отступления на самые разнообразные темы. Но, кроме всего этого, там была еще и сама планета – очень любопытная: ось вращения, совмещенная с линией орбиты (итог – отсутствие смены времен года), восемь материков, сгруппированных четырехзвенными венчиками в средних широтах каждого из полушарий (возникающая при таком "открытом экваторе" система океанских течений обеспечивает очень теплый и ровный климат, типа мезозойского); и уж если мы видим реликтовые гигантские деревья (вроде меллорнов), то будьте уверены – отсутствие опасных для подобных конструкций ветров будет безупречно обосновано особенностями атмосферной циркуляции в пассатных кольцах планеты при данном типе климата… Примечательно, что все эти особенности физической географии Торманса введе-ны Ефремовым чисто "для оживляжа": для решения стоящей перед автором художественной зада-чи они абсолютно несущественны. Просто геолог Ефремов (а он, как-никак, лауреатом Госпре-мии СССР стал за научные, а не за литературные достижения!) в принципе не мог измышлять такие детали халтурно: тут уж либо чисто – либо никак.

Толкиен тоже был практикующим ученым, но не естествоиспытателем, как Ефремов, а гума-нитарием – лингвистом; потому и фундамент профессиональных знаний, на котором он возводил свое Средиземье, был несколько иным. Для меня вполне очевидно, что Игра, которую затеял с Мирозданием оксфордский профессор, началась (не хронологически, а именно по сути!) как раз с сотворения несуществующих языков – со своими алфавитами и сводами грамматических правил. Затем – именно "под эти языки"! – создавались записанные на них эпосы; "под эпо-сы" – сложившие их народы, а уже "под народы" – степи, горы и леса, где те могли бы вволю пасти свои табуны, возводить цитадели и сражаться против "Тьмы с Востока". Именно в такой очередности: "Вначале было Слово" – в чистом виде… "Музыка Айнур"… Поистине великолепная лабораторная модель Акта Творения!

Только вот последнюю, неодушевленную, составляющую Средиземья – сиречь его физическую географию – филолог Толкиен творил явно без интереса, по обязанности (если не сказать – "от себя и с отвращением"). С понятным результатом… Из статьи в статью кочует тот факт, что Профессор, описывая многомесячный Quest своих героев, добросовестно выверил – по дням – фазы луны. Охотно верю. Печаль в том, что он при этом оставил без внимания куда более существенные элементы тамошнего естествено-исторического background’а.

Физический мир Средиземья имеет ряд "встроенных дефектов" – никуда от этого не денешься… Переслегин в своей известной работе "Обязана ли фэнтэзи быть глупой?" дает детальную классификацию ошибок, допускаемых авторами фэнтэзийных текстов, и в качестве примера т.н. "профессиональной неустранимой ошибки" приводит именно эпопею Толкиена: "Действие проис-ходит там в мире геологически неустойчивом. Профессор английской литературы Толкиен не знал теорию динамики литосферных плит! Между тем, топография Белерианда и Эриадора чрез-вычайно важны для сюжета, вследствие чего исправить авторскую ошибку не представляется возможным".

Чисто для примера (по специальной заявке "Семечек"). Если у нас существует единствен-ный континент – Средиземье, это означает, что конвекционные токи в мантии планеты форми-руют единую ячейку, т.е. вся "легкая" континентальная кора собрана над единым полюсом опускания мантийного вещества, вроде как мыльная пена – над воронкой водослива. (На Земле мантийный цикл переходил в такую одноячейковую фазу минимум дважды – в середине протерозоя и в позднем палеозое; как раз тогда и возникали единые суперконтиненты – Мегагея и Пангея.) При столкновении микроконтинентов они "слипаются" и "мнутся в складки" (Гималаи, поднявшиеся по линии столкновения плывшего на север Индостана с Евразией). Так что в цен-тральной части единого континента, вроде Средиземья, обязательно должно существовать ох-рененное нагорье – масштабов Тибета. Ну, и где оно?..

А теперь – внимание! В принципе, такого рода ошибки – это, конечно, совершеннейшая че-пуха. В "уголовном кодексе" Переслегина "Профессиональная неустранимая ошибка" ("профессиональная" – это потому, что заметит ее только профессионал) – одна из самых безобидных "статей", проходит по разделу "Допустимые ошибки". Ежу понятно, что не может человек одинаково ориентироваться и в лингвистике, и в геологии (подозреваю, что Ефремов в своих тормансианских языках налепил никак не меньше этих самых "профессиональных оши-бок", нежели Толкиен – в тектонике Средиземья).

Так что вполне можно бы на этом месте объявить Профессору амнистию: дескать, проступок несомненно имел место быть, однако особой общественной опасности не представляет. Распи-шись вот тут – и с вещами на выход… И – признай тем самым "Властелина Колец" обыкновенным фэнтэзийным текстом; ну, в смысле – ХОРОШИМ фэнтэзийным текстом, скажем, из первой пятерки…
Вам такой вариант нравится?..
Вот и мне – нет.
Потому что "Властелин Колец" – не ХОРОШИЙ, и даже не ЛУЧШИЙ. Он – ЕДИНСТВЕННЫЙ В СВОЕМ РОДЕ. И потому ни о какой амнистии и речи быть не может: мы будем биться за полную реаби-литацию по всем пунктам.

Мы будем исходить из той посылки, что мир Средиземья столь же реален, как наш – "с метрикой Римана, принципом неопределенности, физическим вакуумом и пьяницей Брутом". И если какие-то детали строения этого мира кажутся нам не укладывающимися в существующие представления – это наши проблемы, а не его.
С другой стороны – законы природы мы будем чтить не менее, чем Остап – Уголовный ко-декс. "Зеленое солнце придумать нетрудно, – писал сам Толкиен. – Трудно придумать мир, где оно было бы естественным". Так вот, в Средиземье солнце имеет нормальный цвет (и, надо полагать, относится к спектральному классу G-2), сила тяжести и геохимия явно не отличаются от здешних, и даже лунный месяц равен 28 дням… Так что действовать нам надлежит, как и принято в европейской рационалистической традиции, по "Бритве Оккама": к магии и всякого рода потусторонним силам апеллировать можно – но лишь после того, как исчерпаны все иные, "материалистические", варианты объяснения.

И тогда оказывается, что все естественно-исторические несообразности мира Средиземья успешно снимаются при одном-единственном допущении: что Толкиен описывает не всю тамошнюю Ойкумену, а лишь ее часть, конкретно – северо-западный угол. Собственно, это никакое не допущение: оригинальная карта Толкиена явно неслучайно оборвана на юге и на востоке; а откуда, собственно, следует, что за означенными пределами находится "место, где Земля закругляется"? Там без труда найдется местечко не только для упомянутого нами гипотетического "центрального нагорья", но и для иных материков и архипелагов…

Раз мир Средиземья столь же реален, как наш, то он – естественно – и столь же неисчер-паем, как наш. У него наверняка есть множество аспектов, которые Толкиен опустил в своих описаниях, просто не сочтя их заслуживающими внимания. Например, экономика в романтиче-ском мире Профессора отсутствует напрочь – ну в точности как тот секс в Советском Союзе… Но ведь и в рыцарских романах нашего, здешнего, мира мы вряд ли отыщем какие-либо упоми-нания об этих пошлых материях! Так что мне не кажется столь уж большой натяжкой предполо-жить – по аналогии, – что и население Средиземья, помимо борьбы с Черным Властелином и его присными, еще и сеяло-пахало, торговало, грабило etc. Героические хоббиты по ходу своего Quest’а питались не только "травами и кроликами" с эльфийскими хлебцами, но и со вкусом пили пиво в трактирах. А уж за пиво-то точно надо платить (то есть можно, конечно, и не платить, но это уже будет совсем другой роман – не рыцарский, а криминальный, или хотя бы плутовской). Вопрос на засыпку: какими монетами они при этом расплачивались? Пра-вильно чешете репу – нету этого у Профессора, напрочь…

Вот этот-то вопросик о ходящей в Средиземье монете (коим я многократно ставил в тупик знакомых знатоков Толкиена) и послужил для меня отправной точкой для целого ряда умозак-лючений. Вот, к примеру, Рохан: а чем там занималось население? Нет, "лучшие в Средиземье кони" – это, всё конечно, очень бла-ародно, но только основой экономики коневодство ну никак служить не может… Или вот неисчислимые рати Черного Властелина – чего они там куша-ют у себя, в Мордорских пустынях, тушканчиков, что ль? Льва Гумилева-то мы, слава богу, все читали, представление о механизмах экспансии имеем… Да и вообще, вот вам стоИт столь-ный град посередь пустыни – ну не бывает такого… Ан нет – такое как раз бывает! Города в пустыне – это ведь накрывшиеся медным тазом городские цивилизации Сахельской Африки: кон-чился "Атлантический оптимум", Сахара поперла на саванну – и привет горячий… Впрочем, пардон! – это уже и не "Властелин Колец" вовсе, а "Кольценосец"…

Опять-таки: раз мир Средиземья реален, то реальны и населяющие его люди. Если все эти Арагорны и Фарамиры – не "литературные образы", а исторические личности, фигурирующие в эпосах народов Северо-Запада (честь литературной обработки коих эпосов и принадлежит профессору Толкиену), то и мнения об их деяниях могут бытовать весьма различные. Что, собственно, мы регулярно и наблюдаем в нашем собственном мире: Ричард III вдруг оказывается благороднейшим человеком, заплатившим за это свое благородство не только головой и престолом, но и посмертной репутацией, а Жанна д’Арк – психопаткой с садистскими наклонно-стями, которой на том костре самое место… А еще в Средиземье наверняка есть свой пиар и информационные войны (куда ж без них?); может быть даже есть свой академик Фоменко, дока-зывающий на голубом глазу, что никакой Второй Эпохи не было вовсе, Ангбад – это ни что иное как Мордор, а Фингон, Исилдур и Арагорн – одно историческое лицо…
И однако же – разнообразие точек зрения на предмет вовсе не отменяет ясности оценок; скорее наоборот. Фэнтэзи, по моим представлениям – жанр с чрезвычайно строгим каноном (строже нее, наверное, только классический детектив "закрытого типа"); среди характерных черт фэнтэзи (таких, как средневековая структура мира в пространстве и времени, средневе-ковая структура тонкого мира, т.е. противоречие между реально существующими Абсолютным злом и Абсолютным добром) Переслегиным перечислена и "Последовательная эстетика романтизма – романтическое восприятие (автором, героями, читателями) войны, любви, подвига, смер-ти". А отсюда с необходимостью следует разделение персонажей на "хороших" и "плохих" – именно эта "черно-белость" восприятия и делает произведения фэнтэзи столь привлекательны-ми для подростков. Иными словами: нравственный релятивизм в фэнтэзи категорически запрещен самим каноном – вроде как нарушение единства времени и места действия в классической трагедии или сыщик, оказавшийся убийцей в классическом детективе.

У Толкиена по этой части полный порядок – настолько, что для многих читателей (особенно возрастом постарше) "Властелин Колец" так и остался вариацией американского боевика: команда "хороших парней" идет себе и мочит "плохих парней", которые плохи уже тем, что играют не за нашу команду (ремейк хулиганского отрочества: "ребята с нашего двора" versus "ребята из дома, где химчистка"). На самом-то деле это не совсем так (и, ско-рее, совсем не так), но взгляд этот распространен весьма и весьма… Так что когда мне на-стала пора расставлять на доске фигуры, я положил для себя следующее: ладно, пускай будут "черные" и "белые" (канон обязывает), но уж по крайней мере граница между теми и другими у нас будет проведена не по фарватеру реки Андуин, а несколько более извилистым образом – по типу как в жизни бывает…

И еще одно. Романтическая традиция вовсе не подразумевает априорного отношения к любо-му "человеку с той стороны" как к исчадию ада – т.е. того, что последовательно и неуклонно практикует Толкиен. И пусть мы вполне всерьез убиваем друг дружку у стен монастыря Дешо, но разве из этого следует, что Рошфор уступает в благородстве Атосу? Не говоря уж о том, что среди людей Ноттингемского шерифа непременно есть Энгельрик Ли, а среди афган-ских разбойников атамана Камала – будущие рисальдары. Помните знаменитое киплинговское:

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.
Но нет Востока, и Запада нет, что – племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?

Так вот, Толкиену явно милее первые его строки, а мне – последние. Хотя и то, и другое – романтизм девяносто шестой пробы…
И в заключении – о моем отношении к самому Профессору; оно весьма двойственно. Я преклоняюсь перед Толкиеном-Демиургом, создателем потрясающей собственной Вселенной, а вот к Толкиену-Рассказчику, автору повествования о Quest’е четырех хоббитов, отношусь довольно равнодушно. Иными словами – театральные декорации показались мне много величественнее и интереснее той пьесы, что в них разыграна (как хорошо высказался Терри Пратчет: "Горы у Толкиена обладают большей индивидуальностью, нежели персонажи")… Так что голову даю на отруб: "Последний Кольценосец" – не последняя Игра (пардон за плоский каламбур), которую еще сыграют с миром Профессора. С Миром, который Текст… "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" – да здравствуют Розенкранц и Гильденстерн!

ПОСТСКРИПТУМ. Закончив свое эссе, я обнаружил, что некоторые из заданных мне вопросы так и осталась "неотвеченными". Придется – отдельно.

В фэнтази сплошь и рядом соседствуют люди, эльфы, орки и еще каждой твари по паре. Скажите как естествоиспытатель, в реальном мире могли бы развиться и ужиться несколько разумных видов?

Как естествоиспытатель, я – увы! – нахожу это совершенно невозможным: достаточно вспомнить, как наши с вами ненаглядные предки – кроманьонцы – произвели "Окончательное решение неандертальского вопроса" (NB: разумность неандертальцев, совершавших сложные погребальные обряды, сейчас не вызывает у археологов ни малейшего сомнения). А вот как сочинитель – не вижу в этом ничего особенного: почему бы им не развиться в ходе естест-венной эволюции в разных, "параллельных", мирах, а потом встретиться? Как это там у пана Сапковского – "Сопряжение Сфер"?

Странно, что Вы, занимаясь пауками, не ввели в роман реабилитированную Шелоб. Откуда вдруг такой аскетизм?

Оттуда, что существование наземного членистоного, более крупного, чем палеозойские стрекозы-меганевриды с размахом крыльев в 70 см – опять-таки увы! – категорически запре-щено особенностями их дыхательной и кровеносной систем (вот в море, при жаберном дыхании, это возможно – трехметровые ракоскорпионы тому примером). Впрочем, для Толкиена и Стругацких (с их "пандорскими ракопауками") такие проколы вполне извинительны, но вот для палеонтолога Обручева, породившего в "Плутонии" муравьев размером с собаку – это бесспорная "желтая карточка"…

Одним из серьезных грехов Толкина представляется наличие "облигатно злых" разумных видов. Не этим ли обусловлена инверсия "хорошего и плохого" в "Кольценосце"? Согласитесь, что Ваши эльфы серьезно отличаются от канонических.

Ну, во-первых, мои эльфы отнюдь не "облигатно злые". Цитирую своих рецензентов: "Эльфы у Еськова не злые и не добрые – они просто чужие. Это другая раса и другая цивилизация, преследующая свои цели, и выживание людей не является необходимым условием для достижения этих целей (вполне по Лиддел-Гарту)" (В.Гончаров); "У Еськова даже эльфы, которые по авторской задумке должны выглядеть существами абсолютно чуждыми и непостижимыми, рассматри-вающими человечество как часть окружающего пейзажа (этакие злокозненные людены), вызывают не столько ненависть, сколько жалость" (В.Владимирский); по мне – так ребята всё поняли правильно… А насчет "канонических эльфов" – загляните-ка в "Сильмарильон": те еще фрукты… авокады… А это ведь они там друг с дружкой так обходились, чего уж говорить о всяких расово-неполноценных людишках…

Сейчас принято ругать науку, в том числе и в фантастике: "Ученые сделали бомбу, ученые поворачивали реки"… С этой позиции Мордор и впрямь видится угрозой экологически чистому эльфийскому миру. Как Вы думаете, какой вид приобрела бы Земля, если бы магия существовала в качестве альтернативы техническому прогрессу? Избежали бы мы, например экологических катастроф?

Ну, для начала, САМИ УЧЕНЫЕ не делали бомбу и не поворачивали рек: "Что моё, то моё, а чужих статей ты мне не пришьешь, гражданин начальник!" Не хотелось бы также повторять банальности – вроде той, что открытый учеными пеницилин спас больше людей, чем их погибло в двух мировых войнах (которые развязали – ну уж точно не ученые)… Что же касается цивилизации, построенной не на технологии, а на магии, то я полагаю сумму человеческих неприятностей величиной примерно постоянной, не зависящей ни от типа цивилизации, ни от уровня ее развития. Ну, было бы вместо загазованности воздуха – повальное буйство каких-нибудь энергетических вампиров, вместо угрозы ядерной войны – противостояние супермагов, ежесекундно готовых обратить всё живое на планете в булыжники; только и всего… ("Если бы ис-полнялись все желания (а именно к этому сводится в конечном счете магия – К.Е.), то жизнь на Земле была бы ужаснее ада".)

Скажите, положа руку на сердце, зачем Вы погубили Альмандина и Джакузи, убийца?

Тяжелый вопрос. Лёва Вершинин (он читал роман в рукописи) чуть не со слезами на глазах упрашивал меня их спасти, или хотя бы оставить в тексте эдакую "лазейку неопределенности"… Судьба не только умбарских разведчиков, но и ВСЕХ моих героев – это ответ Толкиену, с его идиллической картинкой всенародного чествования героических хоббитов ("Кричали женщины ура// и в воздух чепчики бросали")… Помните замечательный рассказ "Арена" Фредерика Брауна? Ну, как некая сверхцилизация похитила по человеку из двух космических армад , изготовившихся к "последнему и решительному", и повелела им драться один на один: проигравший губит тем самым и всю свою цивилизацию. Наш, проявив чудеса доблести и смекалки, сумел-таки победить – после чего очнулся в своем патрульном космоботе и узнал по радио из штаба, что вся армада врага рассыпалась в пыль от первого же пристрелочного залпа: "…Какой-то неизвестный резонансный эффект, ученые пока не разобрались. Жаль, что всё обошлось без тебя!" – "Так точно, сэр! Мне тоже жаль, что всё обошлось без меня"… Вот такой финал мне как-то ближе.

В романе очень сочно описаны всяческие шпионские штучки. Откуда почерпнуты эти знания? Неужто подготовка российских ученых настолько универсальна?

Подготовка российских ученых (по крайней мере у нас, в Московском университете) была достаточно универсальна для того, чтобы уразуметь: прежде чем изобретать велосипед – загляни в книжки. Насчет конкретно "шпионских штучек" – есть множество писателей, для которых шпионаж был точно таким же ремеслом, как для Толкиена лингвистика, а для Ефремова – геология: Грэм Грин, Ле Карре, Суворов; профессиональных "примочек", которые каждый из них небрежно раскидал по страницам своих книг, хватит на десятерых любителей вроде меня – только не ленись подбирать . Есть у меня, правда, и знакомые офицеры СВР, однако не могу сказать, чтобы общение с ними сколь-нибудь существенно пополнило мой багаж, почерпнутый из "Аквариума", "Русского дома" и т.п. Вот историей спецслужб и разведывательных операций я действительно интересовался предметно, однако к "шпионским штучкам" это имеет до стран-ности малое отношение: там как раз всё крайне прозаично.

Как Ваша рукопись оказалась в издательстве АСТ? Как с Вами работали редакторы, если работали? Много ли пришлось вносить корректив?

Рукопись в АСТ передал Сергей Бережной. Редакторская работа свелась к минимальной стилистической правке (да и ту я частью принял, а частью отверг) – ни на что другое я бы просто не согласился… Единственный забавный момент во всей этой истории – то, как меня лишили псевдонима. Дело в том, что автором рукописи значился – уж Игра, так Игра! – некий Алистер Мак-Нейклот, уроженец Глазго, выпускник Эдинбургского университета, сотрудник отдела энтомологии Британского музея; поэтому и все эпиграфы в романе английские, а изме-ряют всё ярдами и фунтами. Даже назывался он поначалу иначе – "Зеркало эльфов"; ну, вы поняли: "Зеркало эльфов" Алистера Мак-Нейклота – "Пушки Наварона" Алистера Маклина, с парафразами ряда сюжетных ходов. А какую я "легенду" слепил этому самому Мак-Нейклоту – пальчики оближешь! Автор монографии "Осы-сфециды аридных регионов Южного полушария и проблема Гондванских ареалов" (а я сам действительно много занимался Гондванскими ареалами), участник путешествия на верблюдах через Сахару, когда в нагорье Ахаггар была открыта це-лая система микрооазисов с уникальной реликтовой фауной (такая экспедиция действительно была, году в 88 или 89-ом)… А Науменко всю эту изысканную игру возьми, да и прихлопни сходу – как таракана мраморным пресс-папье: вы, дескать, раскрученный автор (это он про "Афрания"; столько, блин, интересного о себе узнаешь!..), а потому прятать вас за псевдо-нимом коммерчески нецелесообразно. Я ему – а как же Олди, и эта, как ее – Хаецкая, да? Ну, говорит, тогда время другое было, а сейчас народ желает поддерживать трудовым рублем отечественного товаропроизводителя… Вообщем, сдал я тогда беднягу Мак-Нейклота – петух трижды не кукарекнул; до сих пор страдаю – может надо было тода распереться, а?

По наши сведениям, Вы были на Интерпрессконе. Каковы Ваши впечатления от конвента?

Очень классно посидели, пообщались; познакомился с кучей симпатичных людей. Общее впечатление – замечательная реинкарнация наших когдатошних студенческих пьянок. Что ж до официальных результатов… Первое место за роман, с гигантским отрывом, взял Лукьяненко, второе – ваш покорный слуга, ну а уж дальше – всякая мелочь пузатая: Пелевины там всякие, Дьяченки, Лазарчуки. Ну – очень смешные результаты… То есть для дурака, конечно, "второе место на Интерпрессконе" – повод делать пальцы веером, а вот для умного – почесать репу: дорого ли стоит признание аудитории, которая (по факту) ценит Лукьяненко втрое выше, чем Пелевина?

Самый глупый вопрос: каковы Ваши творческие планы?

Есть, как сейчас выражаются, совместный проект – с Лёвой Вершининым; жанр – альтернативная история. Что получится – будем посмотреть…
 

Ну вот, теперь вроде точно – всё. Если не угодил своим "эссе" – извиняйте.
Я ведь по натуре не Белинский. И не Пушкин. Я по натуре – Штильмарк. Не пишу романы, а тискаю рОманы: нравится – слушай, нет – отвали от шконки и гундось. В таком вот аксепте.

(июль 2000)

---

 На первую страницу