А.Лурье "Наблюдатель"

Новости Другие статьи А.Лурье На первую страницу Семечек

Александр Лурье Наблюдение за наблюдающими
В последнее время пейзаж современной российской фантастики кажется мне все более тундровидным. Просторы бескрайни и безжизненны, м.б., потому, что большое видится на расстоянии, но ведь большого-то и нет. А вот то, что есть, нужно рассматривать в особо хитрый мелкоскоп – да больно не хочется. Оно, конечно, «всюду жизнь», но уж больно эта форма существования белковой массы напоминает пляски жизнерадостных зомби, долженствующие убедить публику в том, что исполнители живы, плодотворно трудятся и т.п.
Вручаются премии, собираются конвенты, напитки льются так, как будто народ из аравийских пустынь выбрался, а читать нечего. Во всяком случае, мне.
Я и не отрицаю, что виноват в этом сам. Нечего было заявлять, что, мол, «не ем уток, раздавленных товарным поездом». Других-то на этих прилавках уже давно не бывает. Так что теперь изволь сидеть на вынужденной диете. Впрочем, добрый и давний знакомец В. Ларионов прямо-таки разводит мою беду руками («Книжная витрина», №15 (60)) и выписывает рецепт:

Беда практически всех литераторов-эмигрантов в том, что они творят за границей... Находясь совершенно в другом "физиологическом растворе", писатель не чувствует сегодняшней России... И Россия по-прежнему терпеливо ждёт талантливого фантаста, который о ней, сегодняшней, необычно напишет; пророчески интерполируя настоящее, спрогнозирует будущее; предупредит-расскажет о грядущих напастях и всё нам объяснит. Мне кажется, ...гипотетический Эйнштейн от фантастики должен дышать воздухом России не через респиратор Интернета.

Сказано это было по поводу романа Е. Бенилова «1985», но я принял замечание и на свой счет. Такой вот своеобразный парафраз Тютчева на тему о том, как и, главное, где надо правильно понимать Россию. Странно мне только, что среди многих сотен пребывающих в России литераторов-фантастов такого «Эйнштейна» не обнаружилось. И даже не скажешь, кто или что тому виною: то ли климат, то ли сами мастера слова, то ли позиция наблюдателя. Замечу, что если бы уважаемый г-н Ларионов написал про слабость сюжетной линии, множество психологических клише, стилистические ляпы и пр., обильно встречающихся на страницах романа Бенилова, мне возразить было бы нечего. Географический же подход к литературе, мол, судить о Лапуте могут только жители летучего острова, представляется скорее «природоохранным», вроде экономических льгот собственным «естественным» монополиям, нежели разумным. Мне все же кажется, что ихтиологией и океанографией могут заниматься не только рыбы и дельфины, хотя, безусловно, это всего лишь отмазка в собственное оправдание.
В конце концов, находятся ведь пытливые и небесталанные исследователи, обнаруживающие достойные изучения формы жизни и на тундряных просторах.

Гимн торжествующего бандарлога

Одна из причин жадности, с которой читаем записки великих

людей, - наше самолюбие: мы рады, ежели сходствуем с

замечательным человеком чем бы то ни было, мнениями,

чувствами, привычками - даже слабостями и пороками.

Вероятно, больше сходства нашли бы мы с мнениями,

привычками и слабостями людей вовсе ничтожных, если б они

оставляли нам свои произведения.

/А.С. Пушкин/

Вот, скажем, вполне уважаемый мной В. Иткин все в той же «книжной витрине» цельных два раза с захлебом рассуждает о книге "[Голово]ломка" Гарроса - Евдокимова. Я бы поверил г-ну Иткину, да вот беда – «я ничьих мнений не разделяю, а предпочитаю иметь свои». А когда меня пытаются убедить в том, что это «блестящий компьютерный боевик с привкусом американского независимого кино» и «по сути... антиутопия в духе братьев Стругацких» («Книжная витрина», №17 (62)), - стараюсь разобраться самостоятельно. Интересно ведь, что это за книга такая, да еще выдвинутая на премию «Национальный бестселлер» - как всегда, подробности сообщают больше, чем сам факт. Ну, скажем, то, что премию эту издательство «Лимбус» как бы вручает. Как бы – потому, что в прошлом году премия была вручена «Лимбусом» же изданному прохановскому «Господину Гексогену». "[Голово]ломка" опять же «Лимбусом» издана. Умному было бы достаточно, чтобы понять, что это за издательство, какая у него марка, что именно за премии и кому конкретно оно выдает, продолжая считать себя умненьким, благоразумненьким Гулливером среди лохов-лилипутов. Но это - умному и внимательному.
А для всех остальных имеется панегирик г-на Иткина, в целом критика вдумчивого и незапальчивого. Но, как говорится, и на старуху бывает неряха («Книжная витрина», №4 (49) – сохранена орфография подлинника):
У "[Голово]ломки" есть все шансы стать громогласным бестселлером и заткнуть за пояс собрания сочинений Виктора Пелевина и Бориса Акунина. В провокационном романе двух латышских журналистов есть все, что ждет от литературы (...) средний класс... Текст держит вас цепкими лапами (...) - очухаться и оклейматься вы сможете лишь на второй-третий день после прочтения. Язык неровный: иногда искусен чуть не до Набокова, иногда проработан плохо, однако, в любом случае, "[Голово]ломка" - один из лучших примеров отражения в нашей литературе ненормативной (в широком смысле слова) языковой реальности...
Симпатичный главный герой. Неназойливая и удивительно точная социальная сатира. Здоровый цинизм. Расходящиеся тропки моралите. И вызывающие полный восторг психологические описания состояний героя в различных вполне экзистенциальных ситуациях. Конечно, "[Голово]ломка" - роман, взрощенный на материале иноземном, и преимущественно киношном. Но стоит ли об этом печалиться? Думаю, не стоит.
Но если б только г-н Иткин. И Н. Елисеев в статье «Трели триллера» («Знамя» №3, 2003), начиная за упокой:
«Иногда стоит рецензировать и плохие книжки. Если они — типичны. Если они — необычны. Если в них — просверкивает искаженный и изуродованный дар Божий. Если... да что там оправдываться: вот роман «(голово) ломка» Гарроса - Евдокимова — плохая книжка небездарного писателя, неправильно понявшего знаменитого режиссера» (может, еще и режиссер, под которым подразумевается Тарантино, виноват? – А.Л.) - заканчивает уже вполне за здравие. Поет осанну кандидату в «национальный бестселлер» и сетевой нонконформист И. Лисник.
Тенденция, вроде бы. Уважаемые коллеги-рецензенты радуются как дети, внезапно обнаружив то, что как им кажется, является концептом. Не могу не процитировать снова г-на Иткина:
Вадим Аплетаев, молодой интеллектуал, в душе чихать хотевший на общественные устои, от безнадеги устраивается клерком в крупный банк, где и ведет жизнь растительную, едва не превращаясь в зомби. И вдруг волей чистого случая ему доводится тюкнуть своего начальника. Выйдя из ступора, Вадим ощущает себя homo sapiens и начинает мочить всех подряд, осознавая при этом, что вышел из колеса корпоративной сансары. Горы трупов растут, а герой чувствует себя все счастливее и счастливее…
Здесь, увы, много не столько даже неправды, сколько передергивания и неточной терминологии. Начнем с начала. Герой романа ни интеллектуалом, ни «интеллигентом-аутсайдером» (как его именует г-н Елисеев) не является. И не являлся никогда – в чем и признается:
«вооруженные дедуктивной методой учителя были способны разглядеть грядущего пушкина альбо кюхельбекера и в трилобите. А уж во мне – и вовсе за милую душу».
От того, что кажущееся выглядит более реальным, чем действительность, еще не значит, что оно эту самую действительность и подменяет. Помните державинское: «Осел останется ослом...». Внушить человеку можно практически все, что угодно; более того, можно убедить его и в том, что это его собственные мысли – но к реальному положению вещей это не будет иметь ровно никакого отношения. Можно считать себя сколько угодно крутым интеллигентом-интеллектуалом и при этом не отдавать себе отчета в том, что
«умение легко и в сжатые сроки выстроить на пустом месте по любому поводу высокоинтеллектуальную и абсолютно бессмысленную конструкцию из допущений, натяжек, повернутых под нестандартным углом стандартных клише, актуальных публицистических кумулятивных слоганов и удивительно уместных цитат из Борхеса, Бродского, Беккета и Бодрийяра»
не имеет ни малейшего отношения ни к интеллигентности, ни к интеллектуальности, ни даже к банальной эрудиции. Подмена гибкости сознания ловкостью языка равносильна подмене литературы злокачественной логореей. В свое время я предложил термин «люмпен-интеллигенция», который, как мне кажется, идеально подходит в данной ситуации.
Главный герой романа – существо, о появлении которого более века тому назад предупреждал К. Леонтьев, «изувеченное чувством собственного достоинства». Амбиции героя казаться индивидуумом абсолютно ничем кроме бешеного «эго» бандарлога, не подкреплены. И, как любому бандарлогу, ему всего важнее то, какое место уготовано ему в иерархии стаи. Соответственно, при малейшем признаке недооценки со стороны стаи - не самое лучшее питание и питье, не самые привлекательные самки, пониженный социальный статус – бандерлог бунтует. Как ему и полагается – по-бандерложьи, т.е. уничтожая себе подобных в надежде, что тем самым он ставит себя вне, а значит, и выше стаи.
Собственно говоря, я ничего не имею против такого героя – ибо расплодилось их, или, точнее, деволюционировало, на постсоветских просторах куда как много. Мне просто не нравятся мастурбативные тексты, демонстрирующие невероятную крутизну героя для того, чтобы показать, как за него болеет автор. На мой взгляд, жалость со стороны автора – это последнее, в чем персонаж нуждается. Такой герой больше напоминает дебила-двоечника, которому даже суровые экзаменаторы подсказывают и подсовывают шпаргалки, дабы потом громогласно заявить: «Вот какой он у нас умница!». Впрочем, для большинства современных литераторов, в том числе и немедленно зачисляемых в классики, жалеть героя куда легче, чем просто любить его или, тем более, понимать.
Ну да ладно, противоестественно-сюсюкающие отношения авторов с героем, которому постоянно сдают одни козыри, были бы их личным психоаналитическим делом – если б не отражались на сюжете. Последний напоминает пересказ уже упоминавшимся дебилом-двоечником третьеразрядного голливудского боевика. Ибо герой всегда выкарабкивается – в какой бессмысленной ситуации он бы не оказался, авторы его спасут всенепременно. И даже умышленно введенная неясность - вроде бы герой сам гибнет посередине своих приключений от рук своего зеркального двойника-бандарлога – не придает повествованию никаких дополнительных глубин и измерений. Так и наморщенный лоб не является доказательством глубокомыслия.
Самое же неприятное в сюжете то, что он – весь, целиком и полностью – как бы это помягче выразиться? Позаимствован? Да нет, даже «уворован» звучало бы слишком деликатно... Я, конечно, понимаю, постмодернизм, само собой обязывает, но все же хоть как-то переосмысливать, а не просто тащить все, что, как кажется, плохо лежит. Среди обворованных замечены писатели самые разнообразные, что видимо, должно свидетельствовать то ли о недюжинной эрудиции, то ли о всеядной неразборчивости: от Достоевского до Сорокина. Не побрезговали соавторы ни Пелевиным, ни даже – о чудо! – Лукьяненко. Кстати, и прошлогодний лауреат «Национального бестселлера», г-н Проханов вволю позаимствовал. Правда, не столько у современников – хотя и там понадергал – сколько из русской классики; школа все же иная. Но все же издательская политика «Лимбуса», уделяющего столько внимания плагиаторам, не может не навести на мысли.
"[Голово]ломка" сшита настолько по-франкенштейновски неряшливо, на живую нитку, что при желании можно легко вычленить, что именно и у кого сперто. Не знаю, как с Федором Михалычем, но с остальными в случае получения премии просто необходимо поделиться – в соответствии со вкладом. Приводить полный список похищенного – дело для небольшой статьи неподъемное, да и несообразно уделять более чем посредственному тексту много внимания.
Ведь собственного, своего, не заемного в книге удручающе мало – разве что журналистский стиль, проявляющийся во все своей «красоте». Тут и небрежно замаскированная «джинса» всего, чего ни попадя, и неудержимое многословие, усугубленное порочной тягой наблатыканного маргинала к парфюмерно-галантерейным «красивостям» и того же разбора «некрасивостям», и главное, импотентное стремление «твари дрожащей», доказать, что именно она право имеет... Понравилось это последнее предложение? Так – причем безо всякой пародийности – написан весь роман.
По большому счету, цикл замкнулся. 70 лет тому советская литература начиналась «Завистью» Ю. Олеши, написанной, казалось бы, о том же. Преследуемый обратился в преследователя, и совковая литература завершается опусом Гарроса-Евдокимова. Эволюция налицо. Впрочем, как следует из эпиграфа к этим заметкам, именно таким опусам сужден небывалый успех, овации и премии... Что и подтвердилось - 30 мая высокое жюри под руководством Валентина Юдашкина (скоро, видать, Акунин выставит свою коллекцию на подиум) вручило премию "[Голово]ломке"!

Хроники разрешенного безумия

Научная фантастика пишется не для ученых,

так же как истории о привидениях

пишутся не для привидений.

/Брайан Олдис/

Некоторые расцветы бывают похлеще иного упадка. И никаким парадоксом тут не пахнет, особенно если в число отличительных особенностей входит умение старательно доводить любое дело до полного абсурда. Колебания между крайностями не доводят до добра даже тех, кто об этом не осведомлен. Хотя бы тем, что колеблющийся – равно как и общество, в котором он живет – начисто утрачивает какие бы то ни было нравственные ориентиры. Само отличие Добра от Зла в таком сознании укладывается в отличие между «орлом» и «решкой» одной и той же монеты. То есть имена разные, но суть, по большому счету, одна. Это даже не имморализм, знающий о том, что мораль существует, но полностью списывающий ее со счетов. Это, скорее, напоминает дикарское, доцивилизационное состояние, когда о морали нет вовсе никаких представлений. Все разговоры о нравственном выборе в таких условиях равносильны фразе из старого фильма: «Какое ухо тебе лучше отрубить – правое или левое?»
Любопытным примером такого «нового мышления» является произведение С. Лукьяненко «Пограничное время». Правда, речь идет не столько о времени (времена всегда одинаковы, и нечего на них валить собственные грехи), сколько о пограничном сознании, находящемся в своего рода сумеречной зоне, простите за невольный каламбур по отношению к сюжету. Решая, впрочем, как обычно, неудачно, свои писательские задачи (например – писать по-мейнстримовски, создавать персонажи, достоверные психологически и одновременно разнообразные и т. д.), писатель стремится к некоему моралите в современных декорациях.
Проблема тут не в том, что говорящий от имени автора герой не знает, что такое Добро или Зло. Знает прекрасно – на них есть повешенные для ясности добрыми людьми таблички, и герой горд своей принадлежностью к силам Добра. Беда вся в том, что поменяй таблички – и разницы никакой не будет, т. е. упоминаемые понятия вовсе не привязаны к конкретному содержанию. В результате Добро рассматривается как возможность обделывать сомнительные делишки себе на Благо. Какой уж там нравственный закон в душе... Да и нужен ли он - при больших тиражах и двух романах в год?
Кстати, шумиха, поднятая г-ном Лукьяненко относительно онлайновых публикаций его творений, представляется лично мне скорее пи-аровским ходом, нежели требованием справедливости. Удивительно, что наиболее скрупулезно к авторским правам относятся «властители дум» вроде Лукьяненко и Басова, а, например, Т. Прэтчетт публикует все в интернете совершенно спокойно – и это никак не влияет ни на тиражи, ни на отношения с издательствами, ни даже на качество текста. Боюсь, что за требованиями г-на Лукьяненко все же стоит небольшая такая манечка величия, но за диагнозом все же стоит обращаться к нему самому – какой-никакой, а психиатр...
Желая того или нет, автор воспроизводит то, чего жаждет читатель и чем напитана вся окружающая действительность; так сказать, везет то, что имеет, и даже не прилагает усилия к тому, чтобы как-то отфильтровать, облагородить репродуцируемое послание. Оправдывает ли его то, что не ведает, что творит? Сомнительно...
К сожалению, разруха в головах куда более тотальна, чем хотелось бы думать. И лучше всего это демонстрирует расцвет всей около-исторической литературы. И как бы себя не именовали авторы – альтернативщими, криптоисторики или «новые хронологи» – общее у них одно: полная ревизия.
Тут я хотел бы совершить экскурс в сравнительно недавнюю историю. В СССР, кто еще помнит, можно было генетику с кибернетикой называть «лженауками» и «продажными девками империализма», но упаси Б-же было вякнуть что-нибудь про историю или литературу. На идеологии – а именно к ней относились две означенные области - коммунисты не экономили и защищали яростно. До смерти оппонента. На Западе же отношение было диаметральным противоположным, и потому околоисторическая возня оставалась уделом маргиналов, частью карнавальной культуры, и не более того.
Как это ни странно, одной идеологии для успешного противостояния оказалось недостаточно, и в результате жители бывшего СССР в одночасье убедились в полном и окончательном незнании истории – кажется, единственного, что, как им казалось, они знали назубок. Дело тут даже не в том, что природа не терпит пустоты: одно лишь подозрение, что историческая истина может быть относительна, произвело разрушения, сравнимые с разрывом шрапнели во время массового гуляния.
Характерно, что псевдоисторическими писаниями занимается едва ли не больше людей, чем изобретением вечного двигателя. Но двигатель еще туда-сюда – законы термодинамики, хоть и непонятные большинству публики, все же действуют. Здесь же на голубом глазу можно нести полную чушь, и – сто пудов гарантии – никто ничего не заметит. Да еще и рублем проголосуют.
Я не собираюсь здесь рассматривать труды г-на Фоменко сотоварищи – им посвящена отдельная отрасль литературы, которой, боюсь, не суждено зачахнуть еще долгое время. Полемизировать с ними занятие бессмысленное, ровно как спорить с адептами теории плоской земли, расположенной на трех слонах, китах и черепахе. Да и труды г-на Суворова я оставляю специалистам по военной истории самого миролюбивого государства в мире.
Но вот с теми, кто позиционирует свое творчество как фантастическую литературу, стоит разобраться. Рецептов на самом деле немного, но все они очень действенны – в коммерческом смысле слова. Наиболее распространены квазипрогрессорские путешествия во времени. Тут уж все зависит от задач автора и того, что он знает, как ему кажется, лучше. При рецепте «Назад в прошлое» бравые прогрессоры-авантюристы отправляются спасать будущее в далекое прошлое. Ну и, естественно, оттягиваются в полный рост: воюют в люфтваффе, помогают Емельке Пугачеву завоевать английские колонии в Северной Америке, приходят на помощь русичам-прародителям и т. д. Книгам таким счета нет и, вероятно, еще долго не будет. В тех немногих случаях, когда они написаны с юмором, их еще можно прочитать хотя бы один раз – как пособие «Где спрятаться от окружающей действительности, когда прятаться негде».
Зеркальным отражением этих текстов являются другие, где могутные предки идут на помощь своим неудачливым потомкам, растерявшим в погоне за бесовскими дезодорантами свой арийский (славянский) дух. Тут задача, конечно, более ответственная – поднять уровень национального самоуважения исключительно националистическими заклинаниями, так, как предписано самой Традицией: «По щучьему велению, по моему хотению». И, разумеется, полеживая на печи. Если даже следователи прокуратуры не в состоянии определить грань, отделяющую эту книгу от фашизма, то где уж мне, скудоумному.
Для более сведущих в истории читателей предназначена так называемая «альтернативная история». Г-н Бережной определяет этот жанр следующим образом:
направление в фантастике, описывающее не состоявшиеся варианты развития истории нашего мира. собственно, это версии фантастов на тему "что было бы, если..."
В приведенной далее библиографии г-н Бережной указывает – надо заметить, весьма неполно - основные произведения жанра, не упомянув, однако, классическую для жанра повесть Л. Вершинина «Первый год республики», опубликованную в 1990 г., а написанную задолго до других «альтернативных историй». Собственно говоря, этот текст – да еще «Река Хронос» Кира Булычева - действительно представляют оный жанр. Большая же часть остальных произведений (как перечисленных г-ном Бережным, так и обильно публиковавшихся в последние годы) к альтернативной истории имеет отношение такое же, как морская свинка – к морю или свиньям. Авторы, как правило, не грешат ни знанием истории как таковой, ни даже осознанием того простого факта, что фантастика называется «научной». Их раскрепощенная фантазия больше напоминает порожденное сном разума и вырвавшееся на свободу творение Франкенштейна. Особых усилий изготовление такого рода продукции не требует. Достаточно предположить себе: «если бы да кабы, да во рту росли грибы...» - и закрутилось, и завертелось. Эдак на 500 тысяч печатных знаков как минимум.
Самое печальное, что в усугубление разрухи сознания книги этого жанра потихоньку эволюционируют из фантастических в «научно-популярные» (а-ля Бушков, Буровский, Лещенко и иже с ними – имя им легион) и обратно – методом перекрестного опыления. Обсуждаемая невеждами, история окончательно превращается в произвольно варьируемый миф, спорить с которым равносильно серьезному обсуждению идей «полой земли» или «космического льда».
Но если б только профаны тянули свои немытые грабки к Клио! Когда в псевдоисторическом шабаше принимает участие профессиональный и вполне авторитетный историк, становится как-то совсем неуютно... Когда я читал «Овернского клирика» и «Дезертира» А. Валентинова, меня уже тогда несколько напрягали пассажи о дэргах, которые, как известно, дхары. Но писатель – как дитя, рассуждал я. И чем бы дитя ни тешилось...
Трилогия же «Око силы» меня привела просто... даже не знаю, как выразиться... в отпад. Утратив веру в рациональность мира, безапелляционно отбросив «принцип Оккама», писатель выстраивает народившееся безумие в систему. А там, где концы уже вовсе не сходятся, автор выравнивает сюжет своим волевым решением – «моя корова, что хочу, то и делаю».
Писатель берет, по примеру Дюма-отца, за основу сюжета реальную историю, которую знает и любит. Но вешает на этот гвоздь не подобающий антуражу гардероб, а некое творение безумного модельера. Если искать аналогии, то более всего это похоже на ново-русские особняки – безвкусное смешение стилей, эклектическое нагромождение деталей, подобное уже упоминавшемуся мной ирландскому рагу из «Трое в лодке, не считая собаки». Все вместе никак не сочетается, зато изобильно и, видимо, «красиво» и «съедобно» для массового сознания периода разрухи.
Тут тебе в полной красе и дэрги, которые дхары, и коварные бхоты, и хан Гэсэр, и запуск космических кораблей в начале 20-го века, и Бессмертные Красные Бойцы – натуральная нежить, и таинственный Агасфер, подменяющий собой всех советско-российских руководителей, и бой в Крыму, и все в дыму. Одним словом, бочкотара, затоваренная смесью из апельсинов и арестантов. Причем все это на голубом глазу, с какой-то звериной серьезностью, не дающей возможности заподозрить автора в пародии или хотя бы самопародии. Да и впрямь, три тома под 600 страниц каждый - для стеба многовато будет.
Что характерно, автор не обращает внимания на ожесточенное сопротивление материала творящемуся насилию. Нестыковки заливаются словопотоком, психологические клише заимствуются в промышленных масштабах, а весь текст стилистически напоминает постперестроечный фельетон. В целом же все напыщенно именуется «криптоисторией». Помните про морскую свинку? То-то.
Спрос на литературу подобного рода (а в ней уже отметились все кому не лень – от г-на Лазарчука – отдельно и в соавторстве с г-ном Успенским – до тех, кто по истории в школе имел твердый «трояк») только лишний раз подчеркивает упадок рационального восприятия мира в современной России и делает почти риторическим вопрос: «Куда подевалась российская научная фантастика?»
Рискну предположить: научная фантастика отправилась искать себе приюта там, где в жизни и мозгах сохранилась хоть какая-то логика, или, по крайней мере, искреннее желание мыслить логично. Склонность к размытым обобщениям, а равно и к заклинаниям типа уже упомянутого «щучьего веления», ничего общего с научным мышлением не имеет. Как удачно подметил А. Бовин, в России сейчас наблюдается «консолидация общества на базе аморфности программы». Аморфность оказалась чрезвычайно удобной «базой» не только для политических ерзаний. Чем гуще туман, чем невнятнее текст, тем больше шансов попасть во властители дум. Какие же думы родятся в изъеденных разрухой головах, спросите вы? Уж какие есть. Но про то пусть судят дышащие воздухом России не через респиратор Интернета.
Не сочтите это за внезапный приступ скромности. Тут уж скорее лень. И брезгливость. И – все-таки – желание читать книги, а не то, от чего даже через респиратор несварение делается…
[июнь 2003]

Новости Другие статьи А.Лурье На первую страницу Семечек