Главная страница СЕМЕЧЕК    № 3, часть 1    № 3, часть 2    № 3, часть 3   № 3, часть 4    № 3, часть 5    № 3, часть 6


№ 3, часть 5 


Стругацкиада
С.Соболев
Фармер & Стругацкие
 
Цель этой заметки — показать на одном примере, как разные писатели, выросшие в разных семьях, воспитанные в разных культурных традициях, учившиеся тем более не в одной школе и вряд ли имевшие одинаковые профессии до собственно писательской карьеры, тем не менее, поставив сами себе одинаковые искусственные ограничения при конструировании своих Экспериментальных Миров, использовали практически одинаковый антураж при решении задач, вставших в тексте перед героями книг по мере разворачивания действия.

Архетипы — не только образы, это еще и запечатленные модели поведения. Пространство НФ создается уже более века; вселенная четко структурирована и активно эксплуатируется многочисленными писателями. Авторы научной фантастики давно придумали объяснения многочисленным перекличкам и совпадениям, встречающимся в произведениях друг друга. Вот, кстати, одно из подобных объяснений: «Это характерно для НФ: здесь авторы гораздо более свободны в смысле подражания или использования чьих-то идей и приемов, чем писатели "мейнстрима". Писательство в этом смысле должно быть похоже на музыку периода Баха или другого периода процветания искусств, когда царит нормальный дух подражания, заимствования, ученичества. Все заимствуют друг у друга идеи и мелодии, и никого это не волнует. Музыки на всех хватит». Так сказала Урсула Ле Гуин в пространной беседе с Ларри Маккафри (МЕГА № 1’94, с.56). Но это касается только громадного пласта канонической НФ, а у нас речь пойдет об экспериментальных мирах, построенных Филипом Фармером и Братьями Стругацкими, романы которых — «Мир Реки» и «Град обреченный» — лежат вне магистралей привычной фантастики.

[Далее для удобства используем следующие сокращения:

а) Произведения Ф.Фармера:
МР-1 — первый роман «Мира Реки», «В свои разрушенные тела вернитесь», цитируется по изданию: «Мир Реки» – Ленинград: «Русская Тройка», 1991, перевод М.Нахмансона;
МР-2 — «Сказочный корабль», второй роман цикла, цитируется по тому же изданию;
МР-3 — «Темный замысел», в книге «Темный замысел». — М., СПб., Саратов: «Тролль», 1993, перевод М.Нахмансона и И.Лахминовой.

б) произведения Братьев Стругацких:
ГО — «Град обреченный», Собр. соч. В 10 т., том 8 — М., «Текст», 1992. (прим*: не путать с «Гражданской Обороной» Е.Летова)
Картина Рериха с изображением "Града обреченного" .
Все ссылки на страницы, если это не оговорено конкретно, даются по этим изданиям.]
 

I. Судьба книг

И Фармер в Америке, и Братья Стругацкие в СССР, с первых своих шагов в литературу нашли признание издателей и читателей, отчего их новые произведения достаточно оперативно приобретали книжную форму. Но с этими книгами произошел интересный казус: их долго не печатали. Если верить Сэму Московицу, первый роман «Мира Реки» под названием «Премного обязан за плоть» был написан еще в 1953 году на конкурс, но не был тогда издан (смотри подробнее Приложение в кн.: Фармер Ф.Ж. «Грех межзвездный». – СПб., Terra Fantastica, 1992, с.277-278), а вышел лишь в 1971 году.

«Град обреченный», как и другие произведения Стругацких, написанные в конце 1960-х — начале 1970-х годов, попал под политическую цензуру и пролежал полтора десятка лет, о чем свидетельствует датировка на последней странице: 1970-1972, 1975, 1987 г.г.

А тот факт, что оба произведения, вылежав положенные для классики лет двадцать, получили в итоге высшие читательские награды — «Хьюго-72» у Фармера и «Великое Кольцо-89» у Стругацких — говорит и о неординарности темы, и о высоком мастерстве при ее реализации, и о повышенном интересе к затронутым в романах проблемам у читателей.
 

II. Узкая полоса суши

Первое, что бросается в глаза — это сходство искусственных миров. Оба мира выглядят очень убого, и ограничены с одной стороны — неприступными горами, а с другой — глубоким провалом либо водой.

«Равнина тянулась примерно на милю, затем начинался плавный подъем, переходящий в гряду холмов, сначала пологих, затем все более и более крутых» (МР-1, 20).
«Самые высокие достигали пятнадцати тысяч футов, большинство — десяти тысяч, но кое-где хребты опускались вдвое ниже <…>. Они поднимались гладкой стеной на тысячу футов, затем шли отвесные и столь же неприступные голые скалы» (МР-3, 219).
«По ширине Река в среднем достигала полутора миль. Местами она сужалась <…>. Глубина ее доходила до тысячи футов» (МР-3, 206).

«Раскаленная Желтая Стена, уходящая в небо, справа, а лева, в просветах над крышами, возникла голубая пустота, как будто там было море» (ГО, 27).

«Над обрывом каждый человек чувствовал себя странно. Причем у всех, по-видимому, возникало здесь одинаковое ощущение, будто мир, если глядеть на него отсюда, явственно делится на две равные половины. К западу — неоглядная сине-зеленая пустота — не море, не небо даже — именно пустота синевато-зеленоватого цвета. Сине-зеленое Ничто. К востоку — неоглядная, вертикально вздымающаяся желтая твердь с узкой полоской уступа, по которому тянулся Город. Желтая Стена. Желтая абсолютная Твердь». (ГО, 201).

Жизнь на карнизе — уникальная по скучности штука. А для людей, стремящихся к смене обстановки, к путешествиям, ситуация обретает комический оттенок.

«Тебя тянет побывать всюду, узнать новости, изучить редкие обычаи и все еще незнакомые тебе языки — неважно что, был бы предлог удрать» (МР-3, 105). Так говорит Алиса Бартону, и тот вполне соглашается с ней: «Когда человек сидит на месте, удача его дремлет» (МР-1, 126).
Мотивация целей экспедиции на край мира в устах Изи Кацмана звучит похоже: «Ведь мы же первые, понимаешь ты это? Ведь ни один человек еще не прошел этого мира из конца в конец: от джунглей и болот — до самого нуля… А может быть, вообще вся затея только для того и затеяна, чтобы нашелся такой человек? Чтобы прошел он от и до?» (ГО, 338).

Да только фикус весь в том, что по карнизу можно двигаться только по прямой. Пусть не вводит вас в заблуждение извивающаяся змеей вокруг планеты Река,  долины отгорожены друг от друга горами, через которые фактически никто не перебирался (до изобретения дирижабля), и поэтому Реку можно рассматривать как двадцатимиллионномильную ломанную прямую. И вот что поразительно: путешественники в обоих мирах выбирают направление на Север. В мире Реки на Северном полюсе находится загадочная и недоступная Темная Башня, притягивающая, как магнит, путешественников всех времен и народов; в искусственном мире Города на север от жилых кварталов лежат развалины предыдущих поселений, архивы с интересной информацией, неведомый Хрустальный Дворец и многие другие заманчивые артефакты. Экспедиция Андрея и Кацмана идет в направлении на север: «Условно считаем, что направление на солнце, та сторона, где болота, поля, фермы — это юг, а противоположная сторона, в глубину города, — север» (ГО, 68). Однако в одном месте есть противоположное суждение: «Фермера он видел впервые за все время своего пребывания в Городе, хотя слыхал об этих людях немало — были они якобы угрюмы и диковаты, жили далеко на севере, вели там суровую борьбу с болотами и джунглями» (ГО, 31), однако основывается оно на непроверенных слухах, и потому во внимание мы его не берем.

Фармер, для облегчения путешественникам жизни, вдоль всего карниза налил воду — и Река становится естественной транспортной артерией целой планеты; по Реке и отправляются многочисленные плоты, катамараны, колесные "электроходы". (В экспериментальном мире Стругацких экспедиция идет по суше, вдоль карниза). Корабль — быстрое средство передвижения, но аэротранспорт по скорости превосходит водный. В фармеровских Пароландо, Руритании и других странах Мира Реки пытаются строить планеры, дирижабли, аэростаты, вертолеты. Расцвет эпохи покорения воздушного океана приходится на третью книгу сериала. Стругацкие тоже упоминают о такой возможности путешествия:

«Среди большинства горожан, ежедневно отрабатывающих свой час на Великой Стройке, было распространено мнение, будто строится гигантский завод дирижаблей. <…>
— … Мы пробовали поднимать воздушные шары — без людей, конечно. Что-то с ними наверху происходит — они взрываются по непонятной причине. Выше километра еще ни один не поднялся». (ГО, 201-202).
 

III. Население искусственного мира

Фармер воплощает на бумаге цель «Философии общего дела» Николая Федорова (1829-1903) — воскрешение из мертвых всего человечества. Столкнувшись с конкретными проблемами жизнеобеспечения всего воскресшего человечества, Фармер берет на себя невиданную смелость с точки зрения антропологии в определении нижней границы возникновения человека: «Воскрешенное человечество включало всех людей, начиная от 2 000 000 года до новой эры и по 2008 год после рождества Христова» (МР-2, 335). На сегодняшний день самые смелые — и недоказуемые — гипотезы ограничиваются временем 700 000 лет назад; впрочем, на то он и фантаст, чтобы фантазировать. Еще одна промашка подобного рода — это ошибочное отнесение неандертальцев к эпохе неолита (МР-2, 42). Неандертальцы исчезли примерно 150-100 тыс. лет назад, а эпоха неолита (новокаменного века) начинается ~10 тыс. лет назад, когда уже процесс возникновения человека современного облика вполне завершился.

И если говорить о человекоподобных, то надо отметить появление павианов на северных окраинах Города (ГО, 19, 61 и др.). Разумеется, павианы у Стругацких – вовсе не разумные существа, но зачисление их в категорию людей может быть основано на том же биологическом принципе, что и отбор неандертальцев в Мир Реки — и те и другие относятся к приматам.

Расширив хронологические рамки существования человечества, Фармер был вынужден ограничить число воскресших половозрастными характеристиками:
«Исключение составляли лишь дети до пяти лет, умственно отсталые и безнадежно больные — больные душевно, не телесно» (МР-3, 41).

Куда они подевались, где их тела и души — неизвестно. Впрочем, и без них на берегах Реки проживает 36 006 009 637 человек (МР-3, 9), и такую прорву надо кормить. Фармер придумал систему грейлстоунов — терминалов линии доставки в виде каменных грибов, расставленных по одному на каждой миле, но и тут мы находим некоторые несообразности:

«шляпка гриба была в диаметре футов пятнадцать» (МР-1, 20), «на поверхности каждого расположено около семисот круглых углублений. Они точно такого же размера, как и основание цилиндра — так что его можно вставить в любое углубление» (МР-1, 33), «диаметр цилиндра равнялся полутора футам» (МР-1, 22). Нетрудно подсчитать, что площадь днища цилиндра равна

S= пи*Rквадрат = 3,14*((30,5*1,5):2)2

то есть примерно 1643 см2, а площадь шляпки гриба (если предположить, что она плоская, что, впрочем, в тексте не оговаривается; однако и сферической она тоже быть не может, иначе по ней трудно будет ходить) соответственно в сто раз больше, 164 300 см2. Следовательно, на одном грейлстоуне помещается в лучшем случае сотня чаш, но никак не семьсот. Сам же Фармер дает следующую плотность населения: «на одной квадратной миле обитало около 260 человек» (МР-1, 101), что тоже не соответствует возможностям инопланетного общепита, так как грейлстоуны расположены с интервалом в одну милю.

Стругацкие проблему питания решили проще — Город, в котором живет около миллиона человек (ГО, 85), обеспечивают всем необходимым фермеры.
Что же касается подбора населения, то временной интервал у Стругацких ограничен ХХ-ым веком (впрочем, есть и остатки норманской крепости Х века), а этнический разброс достаточно широк, как и у Фармера. В таком «котле народов» встает проблема общего языка. Фармер сначала играет героями-полиглотами, которым ничего не стоит выучить еще парочку языков; а по прошествии 30 лет после воскрешения «Усилиями миссионеров Церкви Второго Шанса на Реке был внедрен эсперанто» (МР-3, 198), и таким образом языковая несовместимость исчезает. У Стругацких «Люди разных национальностей, а говорят на одном языке и даже не подозревают этого» (ГО, 25).

Следующим сходством является относительная легкость половых отношений. Промискуитет. Тема, обычная для Фармера, но неожиданно звучащая в творчестве Братьев Стругацких. Новые общества в обоих мирах не создали сексуальных табу, да, видимо, и не очень-то стремились их восстанавливать. Еще бы, ведь доступность противоположного пола снимает необходимость сублимировать, преобразовывать половую энергию в творческую потенцию, а от творчества и случайных озарений недалеко и до прокола сути Эксперимента! Вот Сэмюэль Клеменс с Фрицем Гейгером и сокрушаются по поводу отсутствия в их мирах творческих личностей.

Но, видимо, всего этого разнообразия народов, времен и обычаев маловато для достижения нужной цели. Ералаш надо перемешивать, и для этого существует ротация. В Мире Реки бросается в глаза бесконечная череда воскрешений в хаотически выбранных местах Долины. Надо думать, что Бартон, 777 раз использовавший Экспресс Самоубийства, столь же часто вынужден был менять свои занятия, дабы приспособиться к новому месту обитания. В Граде обреченном процедура несколько проще, и многократно умирать при этом не требуется — «Пойдешь на биржу, заполнишь книжку, бросишь в приемник… Там у нас установлена распределяющая машина» (ГО, 47). Так Андрей становится из мусорщика — следователем, из следователя — редактором… Многие непременно проходят через стадию дворников, мусорщиков, ассенизаторов. «Месяц окончится, будет представлен отчет: вывезено на столько-то больше баков говна, чем в прошлом месяце. Министр доволен, мэр доволен, все довольны» (ГО, 16).

В третьей книге «Мира Реки» в небольшой Руритании тоже появляются принципы ротации, причем нижняя ступенька социальной стратификации примерно та же, что и в «Граде обреченном» — «прихватив ночной горшок, он отправился туда, где полагалось его опоражнивать. Там уже была целая толпа. Люди опрокидывали содержимое в специальные бочки; после завтрака дежурная команда перетащит их к подножию гор. Экскременты предназначались для переработки на поташ. Два раза в неделю Фригейт сам работал в этой команде, четыре дня стоял на сторожевой вышке» (МР-3, 146). Почти то же самое творится и в Пароландо:

« — Ближайшее к вам отхожее место. Здесь будете по утрам опоражнивать свой ночной горшок. В одно отверстие — мочу, в другое — экскременты.
Он помолчал и добавил:
— Обычно нужники чистят те, у кого не кончился испытательный срок. Содержимое доставляется на пороховой завод…» (МР-3, 46).

Еще раз возвращаясь к нашим «многонациональным котлам», нельзя опустить вопрос о расовой розни и неприязни. Причем в обоих случаях авторы рассматривают антисемитизм, и наиболее рельефно удается им показать антисемитизм в Германии 1930-х годов:

«Господин Гофштаттер, зеленщик из Эрфурта, всю жизнь был преисполнен надежд и всю жизнь  ему не везло. Когда в тридцать втором году какой-то еврей пустил его по миру, открыв напротив большой современный зеленной магазин, Гофштаттер осознал себя истинным немцем и вступил в штурмовой отряд» (ГО, 55).

«В Германии тех лет преобладали антиеврейские настроения и человек должен был идти в ногу со временем, если хотел занять достойное место в жизни» (МР-1, 147).

Оба мира — огромные искусственные планеты, и в таких грандиозных системах не исключаются сбои: аварии у Богов тоже бывают. Но если внезапное отключение искусственного Солнца над Городом сулило гибель посевов и отсутствие урожая, что вело к образованию очередей за продуктами, а надрывные крики в разбушевавшейся толпе «Солнце! Солнце, сволочи, когда обратно зажжете?» (ГО, 161) и умелые действия вооруженных экстремистов Фрица Гейгера привели к фашистскому Повороту и изменению власти в Городе, то у Фармера падение железного метеорита на территорию будущего Пароландо и последовавший за этим катаклизмом сбой в работе цепи грейлстоунов только лишь создал предпосылки для гипотетической войны одного берега Реки — с другим: «Жители западного берега нападут на обитателей восточного, чтобы получить доступ к работающим грейлстоунам. Это будет чудовищная, небывалая война! У Реки живут тридцать пять — тридцать семь миллиардов человек и все они будут бороться за пищу» (МР-2, 255). Фармер так и не использует эту возможность развернуть движение всех людей против экспериментаторов. Впрочем, что с того, что Гейгер у Стругацких начал игнорировать Эксперимент? Наставники просто включили смену власти в свое исследование.
 

IV. Задачи экспериментов

Загадочные опекуны человечества скрывают свою сущность — либо как Этики в Мире Реки, либо выглядят вечно довольными субъектами, как наставники в Городе.
« — Я, например, спросил прямо, — вмешался Кэнси. — "Вы пришелец?" Он от прямого ответа уклонился, но фактически и не отрицал.
— А мне было сказано, что они люди другого измерения, - сказал Андрей» (ГО, 65-66).

Этики тоже крайне запутанно отвечают на вопросы, и увиливают от конкретных утверждений по поводу своего происхождения. И те, и другие опекуны появляются только один на один с «подшефным» (кроме Бартона — тот удостоился чести лицезреть всех Этиков), а сами люди о встречах с властителями предпочитают не распространяться.

Задачи Эксперимента неведомы и цели Воскрешения неизвестны простым людям. «Это известно лишь нам; вы же попытайтесь разгадать, — ответил Лога, сверкнув белыми зубами» (МР-3, 9).

Несколько интересных гипотез высказано самими обитателями искусственных миров:
« – Откуда вы знаете, зачем эти таинственные существа сотворили здешний мир и поместили нас сюда? Может быть, они питаются нашими чувствами и переживаниями.
<…>
— Вы полагаете, Лотар, что мы являемся своего рода эмоциональным скотом? Что наши пастухи потребляют сочные бифштексы любви, антрекоты надежды и пудинги радости, запивая все это вином отчаяния?» (МР-2, 276). Идейки эмоционального вампиризма не находят пока что у Фармера должного подтверждения. А идея о величайшем социальном и антропологическом эксперименте фигурирует в обоих источниках:

«Мой народ, этики, осуществляет научный эксперимент. Вас поселили здесь, перемешав все расы и нации, времена и эпохи, только затем, чтобы изучить ваши реакции и зафиксировать их для последующей классификации» (МР-3, 268).

«Наставники — это не настоящие люди. Что они, как это сказать, другой породы, что ли… Посадили они нас в аквариум… или как бы в зоосад… и смотрят, что из этого получается» (ГО, 65).

Такие версии высказывают обычные «подопытные», а люди, каким-то образом связанные с опекунами, предпочитают говорить о Втором Шансе для спасения человечества, но за что дан этот подарок — тоже не ведают.

«Почему же человечество получило Второй Шанс? -Коллоп говорил тихо, голос его звучал искренне, взволнованно. — Разве мы заслужили эту милость?» (МР-1, 193).

По предположениям обитателей Речной Долины, тела праведников и святых появлялись в новом мире бездыханными:

«Вы слыхали о том, что некоторые люди воскресают мертвыми?
<…> Для этих избранных нет необходимости проходить через чистилище речного мира»(МР-1, 194-195). На самом деле, как говорят Этики — это ошибки автоматов, ожививших одного человека в двух экземплярах.

В Городе под искусственным Солнцем тоже есть непонятные трупы:

«Под Стеной находят время от времени людей, разбившихся вдребезги, явно упавших с большой высоты» (ГО, 82), но их происхождение объясняется по другому — они просто упали с Обрыва, чтобы, описав огромный круг внутри полого цилиндра (или шара?), вернуться в исходную точку падения и расплющиться о карниз, на котором стоит Город.

А мотивы Спасения появляются и среди горожан, причем разговоры о нем также ведутся людьми с подпорченной репутацией. Например, стукач Ступальский говорит:

«Значит, вы полагаете, что нам дан еще один шанс?! Что-то вроде штрафного батальона — смыть кровью свои прегрешения на переднем крае извечной борьбы добра со злом…» (ГО, 115).

Идеологи учения о Втором Шансе, так же замешанные в связях с Этиками, идут еще дальше в идеализации нового мира:

«В действительности, название "Второй Шанс" является неудачным. — продолжал проповедник. — На самом деле, это — наш Первый Шанс, потому что мы никогда не имели на Земле возможности для спасения и вечной жизни» (МР-2, 372).

Так и остаются в тумане иносказаний и недомолвок темные замыслы экспериментаторов.

Вот вроде бы и все совпадения, думал я, дочитывая третий том фармеровской эпопеи. И вдруг на последних страницах неожиданно появляется любопытный предмет, который затрагивает другое произведение Стругацких. Предмет сей – кастрюля-чаша, в которой запрятана проекция глобуса Мира Реки с отмеченными разными значками местонахождениями людей-агентов, общим числом 12х12 человек. Легким вмешательством — произнеся кодовую фразу – хозяин умертвил сразу более 70 человек (МР-3, 355). Штучка эта напоминает футляр жизнеобеспечения к саркофагу-инкубатору из повести «Жук в муравейнике», в котором повреждение одного из тринадцати детонаторов влекло смерть человека с таким же опознавательным знаком. В этнографии подобные действия с предметом, означающим другого человека, называют имитативной магией. В данном же случае мы видим обновленный вариант старой восковой куклы, способной воздействовать не на одного, а на нескольких человек.
 

V. Теодицея

«Никто никогда не думает в одиночестве, чтобы там ни твердил личный опыт. Дарвин разрабатывает свою теорию, а тем временем на другом конце земного шара к тем же выводам приходит Уоллес. Читаю статью Лобачевского, Бойяйя в первую минуту не сомневается, что его идею неевклидовой геометрии украли! Есть разобщенные мыслители, но нет одиноких, всякое творчество коллективно в пространстве и времени, и тут, как и везде, неизвестного куда больше, чем познанного» (Дм. Биленкин, «Путь Абогина» – в авт. сб. «Лицо в толпе» – М., МГ, 1985, с.213).
Не пишите книжек, свежих и оригинальных!

1991, 1995, 1997



 
  Главная страница СЕМЕЧЕК    № 3, часть 1    № 3, часть 2    № 3, часть 3   № 3, часть 4    № 3, часть 5    № 3, часть 6
 
Hosted by uCoz