Алексей Караваев
Портреты незнакомцев
# 1.Любовь и Евгений Лукины:
злоключения химеры.
Однажды, созерцая витрины московского магазина «Стожары», я поймал себя на том, что душу мою мягко поглатывает ностальгия. Ностальгия по тем временам, когда в год выходило полтора десятка книг да случалась пара десятков публикаций в периодике. Зато уж если пробивалось что-нибудь стоящее, врезалось в память надолго.
И вспомнилась мне повестушка в одном из номеров дефицитного и блатного журнала «Искатель». Открыл я журнал и прочел «Все, что требовалось от новичка, это слегка подтолкнуть уголок…», живо представляется унылое выражение моего лица — производственная тема! Вусмерть надоели мне тогда проблемы вывода новых пород офигенных свинюк советскими животноводами и борьба за мир во всем мире. Но видно трепыхал в тот момент над моей головой крылами какой-нибудь праздный ангел, неслышно дуя в свою дудку. Я начал читать дальше и вскоре уже пугал соседей по общежитию здоровым юношеским ржаньем.Очень мне тогда понравился Минька, был он весь какой-то живой, осязаемый, желания его были мне понятны и глубоко симпатичны, в общем, свой человек был Минька. И помню первое свое восприятие прозы Лукиных как прозы юмористической, причем с особым, совершенно особым привкусом нашей повседневной жизни, с юмором бытовым.
Ничего в ту пору я о Лукиных не знал, да и неинтересен мне тогда был автор как человек, даже любимейшие мои Стругацкие как H.sapiens были малолюбопытны, а интересовало меня как бы вымолить почитать распечатку «Гадких лебедей».
Впрочем, по прочтении «Разные среди разных» образ уже начал формироваться — образ двух веселых молодых людей, с далекоидущими планами (у меня таких планов было — тьма!).
Следующая вещь Лукиных, прочитанная мной — «Строительный» — была потрясающе хороша по замыслу и качеству исполнения, и чрезвычайно укрепила начавшую уже понемногу подыхать «химеру» образа Лукиных. Понемногу начало мне казаться, что они ставят себе задачу исключительно развеселить читателя, отсюда и перипетии сюжета, и незадачливые герои. После «Строительного» Лукины поднялись на пару ступеней в моей табели о рангах, попав в категорию «обязательного прочтения».А потом были «Миссионеры»
Меня тогдашнего повесть потрясла. Не так как позднее «левая рука тьмы», не так как «Улитка на склоне». «Миссионеры» потрясли меня силой воздействия при абсолютной простоте изложения. Проблемы вмешательства в ход истории меня ни тогда, ни сегодня, абсолютно не волновали, да и не верю я, что Лукиным хотелось натолкнуть читателя именно на эту мысль. Очень мне понравилась идея повести и то, как эта идея была исполнена. Передо мною впервые предстал осязаемый мир, мир иной, а потому манящий. Мир сочных маленьких деталей, любовно выписанных авторами, мир деталей, гораздо более интересный чем описываемые боевые действия.
Образ начал меняться. «Виртуальная» фотография Лукиных в моем мозгу начала трансформироваться. Раньше это были двое молодых людей в очках, обязательно в очках (в то время очки были для меня безусловным символом интеллекта писателя), весело хохочущих над рукописью. Однако образ изменился не сильно: смех убавилось, в глазах за толстыми стеклами прибавилось мысли, у Лукина появились усы.
Годы шли, мало-помалу я из потребителя превратился в фэна, жадно поглощающего книги, читающего после- и предисловия, по крохам и крохотулям собирающего информацию о фантастике. Узнал я тогда, что Любовь и Евгений — это муж и жена, живут где-то в окрестностях Волгограда. «Химере» все это было на один зубок, сглотнула и не поправилась. Тем более что репутацию блестящих хохмачей чрезвычайно укрепила регата к татарским монголам, фраза «А ну-ка, прищурься!» и медаль «За оборону Рязани». Большинство прочитанных в ту пору рассказов Лукиных не выбивались из общего никак не разрушая сложившегося образа.
Рассказы тех лет явили интересную особенность малой прозы Лукиных — двуполость. В рассказе начал проявляться либо женский, либо мужской характер. Раньше повести Лукиных в этом отношении достаточно сбалансированы, впрочем, с некоторым перевесом в мужскую сторону, а рассказы — нет, видно было, что этот рассказ был более интересен ей, а тот — ему.
«Сталь разящая» после первого прочтения мне чрезвычайно не понравилась. Я был неприятно удивлен, а «химера» тяжело контужена. Лукины испортили всё. Мне не понравилась Мать — не бывает таких придурочных женщин, думал я, не понравилась и главная героиня, и более всего не понравился Влад. Не было в нем силы, храбрости и благородства космического первопроходца, а был он обыкновеннейший мужик. А на фига мне такой герой, если за окнами таких — сотни?
Много позже, перечитав и оценив по достоинству кровоточащую «Сталь», я понял, почему велико было первое негативное впечатление — я читал повесть глазами «химеры». Я готовился смеяться, наслаждаться искристым текстом с маркой Лукины, а те ткнули меня носом в человеческую трагедию женщины, с горьким и жутким финалом.Во всей красе мне предстала жуткая, чудовищная сила «химеры» — порождения неспящего сознания. Сила, заставляющая писателя плодить многочисленные продолжения, бьющая по макушке при попытке уйти из колеи.
Тварь, сидящая у меня на плечах и заглядывающая желтыми глазами в раскрытую мною книгу, вновь начала меняться. Стройный, ажурный образ Лукиных преобразился… преобразился… бог знает во что. Четкость форм нарушилась, на мягких пальцах появились когти, царапающие при чтении душу, заставляя ее болеть и кровоточить. «Химера» стала непредсказуемой.
А ведь было перед этим предупреждение, этакий звоночек, небольшой апперкот сложившемуся читательскому стереотипу. Речь идет о «Вторжении».
Нет, все-таки совершенно поразительно, с какой легкостью Лукиным удавалось в прокрустовой форме рассказа создавать столь волнующие произведения. взять хотя бы маленький — четыре странички — рассказик «Пусть видят». Быт, быт, поганый, многажды проклятый советский быт. Смерть маленького, защищенного этим самым бытом человека. Всего четыре страницы, но и по ходу четвертой возникает стойкое чувство сострадания. Этот рассказ я прочел гораздо позже, когда «химера» была уже закончена и ко всему готова, так что обошлось.
А вот «Вторжение» пнуло-таки «улыбчивый» образ Лукиных в живот. Контакт с иным разумом традиционной темой советской НФ, а потому строго ранжированной. Они прилетают к нам и помогают «воцарить» мир во всем мире, мы прилетаем к ним и открываем им глаза на всякие преимущества. Был еще бытовой контакт с каким-нибудь представителем человечества, после чего обычно инопланетяне улетали: со слезами на глазах, потому что надо, или с горечью произнося фразу: «Они еще не готовы».
Во «Вторжении» мы оказались готовы.
«… — Но мы же не знаем! — срывающимся голосом, в лицо ему, в неподвижную хитиновую маску, выговорил Царапин. — Что нам еще оставалось?… Вы же через границу шли! Через границу!»
Это было неординарно, это было написано большими мастерами.
Любовь и Евгений Лукины прошли за относительно короткий срок огромный путь — от легких вещей, в которых юмор подчиняет под себя сюжет, до вещей все так же легких по восприятию, в которых одна деталь, одна фраза, один абзац оказывают мощнейшее эмоционально воздействие.Особенность прозы Лукиных — совершенно гениальная краткость, отсутствие какого бы то ни было текстового хлама, сочная осязаемость деталей и вопиющая бытовая реальность диалогов.
Лукины стали великими писателями, совершенно самобытными, владеющими самыми разными приемами воздействия на читателя.
«Янус» Лукиных в моем мозгу утратил свою прежнюю определенность. Я перестал воспринимать их тексты как фантастический аналог Михаила Задорнова. Единственное, в чем я был уверен абсолютно — то, что открывая новый рассказ или повесть, я прочту текст высшего качества.
И тут случилось страшное.Писатель «Любовь и Евгений Лукины» перестал существовать. Любовь Лукина перестала писать фантастику и посвятила себя служению Богу. Один из самых блестящих в российской фантастике тандемов перестал существовать.
Некоторое время спустя пришло известие, что Любовь Александровна Лукина умерла.
***
Здесь открывается новая глава в нашей истории.
Первая повесть Евгения Лукина соло — «Там, за Ахероном» — продолжила генеральную линию ранних Лукиных — ироническое бытоописание. Но как продолжила! Похождения Дон Жуана из второго круга ада на белый свет — это ж надо было придумать! Изощренность базовой идеи осталась прежней, но сам сюжет (за исключением определения Дон Жуана в женское тело) был лишен былого блеска. В целом повесть спасал только смачный язык диалогов и словосочетаний.
«Химера» моя воспряла. Начала она вспоминать свою молодость, когда носилась над моей головою на крыльях беззаботного смеха. Лукин в моих извилинах превратился в человека ищущего, человека неожиданно утратившего что-то крайне важное, а потому несколько растерянного.«Там, за Ахероном» не была шагом вперед, но и откатом назад повесть тоже не стала. Если раннее качество прозы Лукиных возрастало чуть ли не вертикально, то в тот момент «Там, за Ахероном» стала симптомом выхода на плато, когда писатель активно использует свои прежние наработки, эксплуатирует фирменные приемы, не потрясая читателя, но и не заставляя его издавать звуки типа «Фи!».
Следующие произведения Лукина лишь укрепили мое восприятие. «Амеба» и «Работа по специальности», хоть и несли в себе все положительные моменты лукинской прозы, но сколь-нибудь значительным событием для меня не стали.
Эти повести были … никаким. Они не были смешными, вернее были малосмешные, сюжеты из не несли специфической печати гениального безумия, начали попадаться «мусорные места» в тексте. Нельзя сказать, что это были плохие тексты. Нет, это не так. Это были продукты проживания на плато, когда не нужно карабкаться наверх, а может просто сил нету или не знаешь какой дорогой идти вверх.
По моему глубокому убеждению, подобные эпизоды бывают в жизни каждого автора. Более того, они совершенно необходимы, ибо невозможно все время бежать, когда-нибудь нужно спокойно посидеть и подумать. Главное на этом плато не остаться навсегда.Да и слишком многое изменилось как в жизни самого Лукина, так и в книгоиздании. Малая форма, в которой Лукиным не было равных, стала коммерчески невыгодна, рынок приказал писать романы почаще, более того, рынок категорически потребовал совершенно определенного содержания для оных. Помимо всего прочего возникла необходимость писать как можно быстрее, что хуже всего именно для хороших писателей, ибо «скоро только кошки родятся». Недостаток времени заставляет авторов чем-то жертвовать, и здесь каждый идет своим путем. Кто-то жертвует качеством текста, кто-то гонораром, кто-то расходами умственной энергии на проработку нового сюжета — пишет продолжения.
Для меня «Миссионеры» — предмет культа. Я очень люблю эту повесть, более того, я считаю эту повесть одной из лучших во всей русскоязычной фантастике. Для этой повести я бы с радостью нарушил один из основных своих принципов — «Никогда не читать продолжений».
«Разбойничья злая луна» застала меня врасплох. Как-то получалось, что агентурные данные о том, что Лукин работает над продолжением «Миссионеров», до меня не дошли. Потому прижимая эту книгу к груди, свеженькую, только что купленную на лотке, боюсь со стороны я сильно напоминал идиота с мечтательно-блуждающим взглядом и характерной улыбкой.
Книгу я начал читать прямо в трамвае…
Когда я вошел домой, «химера» с перепугу спряталась куда-то, так я был суров.
Впервые Лукин меня разочаровал, однако виноват в этом не он, а опять же она — «химера». Сколько раз она нашептывала мне на ухо, наклонив гибкую шею, и я слышал крики испуганных жителей Рима, когда над их головами проносились «рутианги», как пылал подожженный авианосцами Париж, как орды разукрашенных «дикарей» шли по Европе, сметая по пути закованных в сталь рыцарей…
А оказался в пустыне.
Характерная особенность «Разбойничьей злой луны» — отсутствие оригинальности, что абсолютно нехарактерно для творчества Лукина. Роман традиционен во всем, даже песчаные корабли не вызывают особенного удивления — навидались мы всяческих кораблей: ледовых, травяных. Теперь вот песчаные.
Хотя нет, оригинальный момент все же был — прогрессорство со знаком «минус». В нашей фантастике «прогрессорство» — понятие легендарное, многократно обкатанное в поразительно большом количестве произведений. Практически всегда прогрессоры декларировали самые благие намерения, ну а получалось «как всегда». В «Луне» пришельцы из-за океана совершенно не скрывают своих утилитарных целей, попутно уничтожая совершенно оригинальную цивилизацию.
Чтобы оценить всю многоплановость романа, мне пришлось выгнать «химеру» на улицу, запереться, привыкнуть к непривычной пустоте за спиной и перечитать роман.
К моему ужасу, пустота за спиной забурлила, начала уплотняться, обретая некие пока еще расплывчатые очертания… И дико запрыгала за окном старая «химера», забилась грудью о стекло, но вдруг глаза ее остекленели, на мгновение она замерла и рухнула вниз, пометив напоследок подоконник тремя глубокими бороздами от когтей.
Содрогаясь от нехорошего предчувствия, я обернулся.За спиной моею стоял новый образ Лукина. Добавилась борода и гитара, добавилось печали в глазах. Образ посмотрел мне в глаза со значением и залез в мою голову, небольно стукнув при этом гитарой по уху.
И представился мне настоящий Лукин, глядящий в окно, а по сердцу его грохочут танками танки, громко чавкая увязают в душе пули, и слезы… слезы… чужие слезы.
Боже мой, каким мастерством нужно обладать, чтобы, поглотив душою всех этих амеб, потребителей и генералов, всех этих деятелей, гадящих на нас с экранов телевизоров, прековать все это в ту изящную, печально-смешную прозу, в заглавии которой стоит фамилия «Е.Лукин», а ранье «Е.Лукин, Л.Лукина»!
***
Последней на сегодняшний день крупной вехой, и, надо сказать, вехой блистательной, — является роман «Катали мы ваше солнце».
Это ж какой изумительно безумной головой необходимо обладать, чтобы сотворить подобное мироустройство!Царство славян-берендеев, где в навьем мире еженощно готовят к запуску наше солнышко, именуемое «Изделием» (кто не помнит — раньше в наших аптеках презервативы называли очень хитро: «Изделие № 2»; что являлось «Изделием № 1» — страшная тайна по сю пору) — это, выражаясь современным языком — а-атпад!
Каюсь, колюсь, возомнил я себя экспертом, да и к слову сказать, прочитав не одну сотню фантастических книг — поневоле им станешь — решил я, что угадал уже все перипетии и повороты сюжета, у уже приготовился читать даже просто так, наслаждаясь сами текстом, и дважды (дважды!) купился! Очень давно со мной такого не случалось.
Я преклоняюсь пред Лукиным. Браво!
Пришлось вносить коррекцию в образ, так как над головой виртуального Лукина упорно начал появляться нимб. Нимб исчез только после того, как я перечитал «Там, за Ахероном».
А еще недавно Виртуальный Евгений начал в моей голове петь, правда, как-то странно: некоторые слова еще слышно, а вот музыки не слышно совсем. Учитывая невнятность этих песен, я думаю, что вряд ли он поет для меня. Ведь там, у меня в голове, много его друзей и знакомых: там Виртуальный Аркадий с Виртуальным Борисом, Андрей и Вячеслав, Сергей и Михаил — виртуальные же. Там много иностранцев. В конце концов и Любовь Лукина по прежнему там: молодая и в очках. Мне кажется, ему там не очень скучно, иначе я был бы очень расстроен, ведь образ Лукина пребудет в моей голове вовеки.
(с) А.Караваев, 1997
Иллюстрированная библиография Л. и Е.Лукиных на 12 страницах