Рецензии
 

Кальян Каломенский

Предварение рецензирования
 

Что такое рецензия? Зачем она нужна? Кому она нужна? Постараемся ответить на эти вопросы.
Рецензия (в нашем современном бытовом понимании) – это краткий разбор какого-либо текста, либо другого произведения искусства с некоторой долей информативности и оценки, целью которого является донесение до читателя (слушателя, зрителя или другого воспринимающего) информации о существовании данного произведения, а также совет, сводящийся к односложному да-нет: стоит ли тратить на вышеуказанное творение время и денежные средства. Значит, на вопрос «зачем?» отвечаем: для информации. А вот на вопрос «кому?» отвечаем: «понятно, кому — лохам». Людям сведущим рецензия ни к чему, они и так имеют представление о данном произведении, имеют по нему свое личное суждение и быть может даже какую-то закрытую информацию. Для таких людей наблюдение рецензирования порой смешно, если не ужасно. Особенно это смешно тем, кто имеет непосредственное отношение к данному произведению (будь это издатель, переводчик, редактор, сам автор, его соавтор, ученик, учитель и просто хороший знакомый). Значит, таких людей рецензия может лишь развеселить, а в худшем случае и разгневать. Выходит, рецензия пишется не в угоду этих людей. Порой, даже при самой позитивной оценке, рецензент вкладывает в произведение совершенно другое значение, нежели автор. Это естественно, так как личный опыт обоих различен, больше того — внутренний мир обоих различен. А вот посторонний в данном случае не обладает никаким опытом в данном вопросе. Он лишь проходит мимо, и тут его глаз останавливается на рецензии. Он читает ее, естественно сначала он принимает позицию рецензента, так как другой не может сформировать, не ознакомившись с данным произведением. По прочтении произведения он может хоть сто раз менять свое к нему отношение, но это уже не важно — это его личное дело. Задача рецензии выполнена. Посторонний привлечен. Дальнейшие его дела нас не волнуют. При таком взгляде рецензия вполне может быть лишена достоверности, ведь ее задача — привлечь постороннего. Рецензия может врать, перевирать, но все это ради привлечения внимания. Это хорошо работает, но только в краткосрочном периоде времени. То есть одно-, двух-, трехразово, затем посторонний просто понимает, что его накололи и перестает воспринимать рецензии наколовшего его автора за чистую монету. Можно конечно, каждую третью рецензию представлять под новым псевдонимом, но при этом возникает новая сложность: постороннему должен быть знаком сам рецензент. Когда он знает его, когда он уверен, что его не наколют, он доверяет его выбору. В разных областях известны разные рецензенты, имеющие уже свой имидж, знакомые некоторому кругу посторонних. Их воспринимают чаще адекватно. Хорош пример Вячеслава Курицына, который по совместительству является не только рецензентом для посторонних, но и для своих. Если брать из другой области, можно назвать, например, Сергея Соболева. Посторонние знают, что можно ожидать от этих персонажей, доверяют им. Разумеется, эти персонажи являются узкоспециализированными. Маловероятно, что Сергей Соболев будет писать, скажем, о Павле Пепперштейне, а Вячеслав Курицын — об Александре Громове. Это лишь еще раз доказывает знакомость и законченную сформированность данных персонажей. Выходит, рецензент, прежде чем выходить на сцену, должен позаботиться о формулировке своей концепции, своего имиджа, своей специализации. Ведь узконаправленность вышеуказанных персонажей сводится не только к специализации, но и к манере поведения. Сложно, к примеру, представить Сергея Соболева*, использующего матерные выражения в своих рецензиях. От Курицына этого ожидать можно, но никто не поставит это ему в упрек, а если и поставит, то будет осмеян.
Но вернемся к задаче рецензии. Так или иначе, рецензия сводится не только к просветительству, но и к коммерческой рекламе. Книгу, о которой три критика написали три рецензии, купят лучше, чем ту, о которой написал только один, да и то неизвестный. Естественно, везде бывают исключения, но рецензия всегда вносит свой вклад в объем продаж. Разумеется, это зависит и от канала распространения. Рецензия в «Книжном Обозрении» явно отличается по своей силе от рецензии в «Паттерне».
Посмотрим теперь на содержание рецензии. В классическом понимании она должна содержать хотя бы краткий разбор произведения по таким параметрам как жанр, фабула, сюжет, система образов или уж хотя бы современный бинарный нарративно-дискурсивный взгляд. А что же представляют собой многочисленные современные рецензии? Мы не будем говорить о том, что называется рецензиями в некоторых журналах и содержит от силы три рубленные предложения. Недалеко в данном вопросе ушел, например, и журнал «Фантом» с его кратко-невнятными пассажами. Возьмем хотя бы более серьезные рецензии, к примеру, те, что мы видим каждую неделю в «КО» или даже рецензии тех же Курицына и Соболева. По сути, они представляют собой расширенные аннотации. И «рецензии» в этой связи Кальяна Каломенского ничем не лучше. О чем это говорит? Об инфляции некоторых понятий, о возрастающей значимости краткости информации. Но заглянем в эти рецензии. Какая там информативность? Рецензент чаще всего просто берет какую-то одну сторону произведения и раздувает ее до размера слона, в данном случае — рецензии. А часто и вовсе пишет что-то невнятное на тему. Скучен и пересказательный подход, когда рецензент из-за отсутствия своего мнения просто пересказывает сюжет произведения (особенно парадоксально это звучит, когда мы говорим о музыке и живописи), тем самым аннулируя всю интригу и отталкивая тем самым целый ряд потенциальных посторонних. Разумеется, существует круг читателей, возлюбивших один шаблон и не желающих слышать ничего другого, но таким читателям вообще не нужна рецензия — им достаточно простой и понятной атрибутики на обложке или хотя бы в краткой аннотации (звон мечей, борьба добра со злом, половой контакт или контакт с пришельцами, борьба с ментами или бандитами, или контакт со всеми одновременно).
Что же остается рецензенту? Писать настолько невнятно, чтобы не раскрыть интригу, лишь наметить атмосферу, рассказать немного об авторе, да самом произведении. Причем сделать это наиболее субъективно, насколько это вообще возможно. Иногда помогают и ссылки на другие источники, особенно на уже сформировавшиеся культурные ценности, например, «это шедевр мировой литературы» или «это произведение продолжает лучшие традиции шедевров мировой литературы»…
И последний вопрос: для чего же сам рецензент рецензирует?
Ради денег — вряд ли. Большинство рецензентов — энтузиасты с сумасшедшими глазами. Да и вообще на рецензиях особо не заработаешь. Максимум, что на них можно заработать — это деньги на покупку очередной сумочки книг, чтобы написать еще десяток рецензий. И так вращаемся по замкнутому кругу.
Ради признания — это уже ближе, особенно, если рецензент размещает свои труды в известных изданиях.
Хотелось бы пойти еще дальше. Предложить еще одну причину. Для поддержания мозговой деятельности. Это подходит, когда первые две не действуют или действуют с трудом. Например, деньги совсем не светят, а признания слишком мало, особенно в малоизвестных изданиях.
Так для чего же я пишу рецензии, точнее расширенные аннотации? Для того, чтобы зафиксировать некую сумму информации и настроения, полученную от данного произведения. По прочтении некоторых книг (просмотру некоторых фильмов…), в голове ничего не остается, все как-то выветривается, такое бывает иногда даже с хорошими произведениями. Просто поток этих произведений сейчас чрезмерно велик. Запомнить все трудно, а записать можно. Данный проект представляет собой нечто вроде мемуаров о воспринятом. Это не дневник восприятия, а именно мемуары, так как некоторые рецензии пишутся преднамеренно по прошествии некоторого времени после ознакомления с произведением. Это время может быть двумя днями, а может быть и пятью годами. В связи с этим встает еще один вопрос (теперь уже точно последний): а насколько важна оперативность рецензии, ее актуальность? Разумеется, важна, но лучше поздно, чем никогда. Даже запоздалая реклама может оказывать воздействие, тем более, что многие произведения время от времени переиздаются, при этом иногда они воспринимаются как новые.
 

-===
Примечание:
*Хотя иногда случаются некоторый проколы, отходы от избранного имиджа. Например, тот же Сергей Соболев сначала пишет восторженный отклик на сексуальную раскрепощенность журнала Фантом, и почти сразу же возмущается желанием главного героя Олдиса Боденленда трахнуть Мэри Годвин. Где же былая раскрепощенность? Можно сделать два вывода: либо эта раскрепощенность имеет сугубо напускной характер, либо настолько незначительный для автора, что он ее использует только ради красного словца.

---

 

Рецензии

Владимир Ларионов

Пессимистическая комедия

Юрий БРАЙДЕР, Николай ЧАДОВИЧ. Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви. – М. ЭКСМО-Пресс. 2001. 480 с. (Серия "Времена выбирают"). 12 100 экз. (п).
 

Известные белорусские авторы радуют читателей вторым подряд самостоятельным романом (до этого был "Дисбат"), не имеющим никакого отношения к разрабатываемому ими длительное время циклу "Миры тропы". Он вышел в фантастической серии "Времена выбирают", но напрямую с фантастикой "Жизнь Кости Жмуркина" связана, пожалуй, только любовью главного героя к этому жанру да обилием действующих на страницах романа персонажей из числа писателей-фантастов.
Костя Жмуркин – симпатичный неудачник, "гений Злонравной Любви, а в равной мере – Добротворной Ненависти", обладающий необычным талантом приносить беды всем, кого он любит и процветание врагам. Под мощным воздействием неконтролируемых самим Жмуркиным способностей, страна потеряла  любимого Костей с детства усатого вождя и приобрела нового партийного руководителя, похожего на "подсвинка средней упитанности", в Конго расстрелян независимый лидер Патрис Лумумба, превратилась в алкоголичку  красавица Лариса, первая школьная любовь Жмуркина, обеспечены пожизненным везением дворовые хулиганы, обидчики маленького Кости, убит в Далласе его кумир – президент Кеннеди, происходит великое множество других, самых разных, мелких или значительных событий. Я вспоминаю отличный рассказ Михаила Успенского "Дурной глаз" и его героя Николая Пермякова, приносящего несчастья всем, на кого он посмотрит. От опасного взгляда Пермякова окружающих спасали черные очки на его глазах, от воздействия же разрушающей любви Жмуркина нет защиты… Авторы убедительно доказывают это, обрушивая на дорогих Косте людей, а заодно и на владельца злосчастного дара, бесконечные напасти и испытания, изобретательно используя удвоенный личный биографический опыт.
Глава книги, с которой начинается воинская служба нашего героя, называется "Каторга" (кстати, рекомендую читателю обратить особое внимание на названия глав романа). Достаточно одного этого слова, чтобы понять – в армии Жмуркину не понравилось. "Непобедимой и легендарной" же его горячая нелюбовь пошла исключительно на пользу. Сокрушительный отпор обнаглевшим маоистам, "освободительный" бросок на Прагу, успехи в дружественном Вьетнаме и Египте под четким руководством советских военных инструкторов – как раз в эти "удачные" для СА годы Жмуркин пребывал в ее рядах. Авторы в полный рост отвязались на "армейских" страницах романа, выдав серию нестареющих и, к сожалению, актуальных до сих анекдотов о солдатских буднях. Далее читателя ждет, щедро приправленный горьким юмором рассказ о работе Жмуркина сторожем во вневедомственной охране и его нелегкой милицейской  службе. В МВД  Костю взял полковник Быкодеров, прознавший о его необычайном даре и сделавший из младшего лейтенанта Жмуркина настоящего козла отпущения, чтобы использовать Костину ненависть в сугубо личных целях. "Чем больше страданий и унижений доставалось на долю Жмуркина, тем успешнее развивалась карьера Быкодерова, а одновременно укреплялись и позиции органов". Не буду пересказывать содержание этих глав, их стоит прочитать. А из милиции Константина Жмуркина все-таки с началом перестройки выперли…
Жмуркин любит литературу, с детства сам пытается писать стихи и прозу.
"В книгах он нашел все то, чего не имел в реальной жизни, и поэтому полюбил их самозабвенно… И , как всегда, в полной противоположности с его симпатиями, тайно вызревал отравленный плод, со временем обещавший набить оскомину не одному поколению литераторов…Особенно невеселая судьба ожидала тех, кому предопределено было писать фантастику – любимый Костин литературный жанр." Несколько рассказов Жмуркина под псевдонимом Кронштейн публикует журнал "Вымпел" (подозреваю, что это намек на белорусский молодежный ежемесячник "Парус", в конце восьмидесятых периодически выпускавший специальные, полностью "фантастические" номера). Бывший ответственный секретарь "Вымпела" Рабинович, переквалифицировывшийся в частные издатели, советует Константину вступить в ряды ТОРФ`а (Творческого объединения российских фантастов). Жмуркин пишет заявление, отправляет в ТОРФ несколько своих опусов и получает приглашение на семинар молодых фантастов в один из южных городов страны. Вот тут-то и начинаются самые интересные страницы романа.
В свое время Ю.Брайдер и Н.Чадович плотно сотрудничали с Всесоюзным творческим объединением молодых писателей фантастов (ВТО МПФ) и минским литературно-издательским агенством "Эридан". События, связанные с историей возникновения, расцвета и разрушения этих издательских монстров (в книге замаскированы соответственно под ТОРФ и "Эпсилон"), передаются в романе сквозь призму восприятия  начинающего фантаста Жмуркина, ставшего членом ТОРФ`а, и излагаются с издевательским юмором. Для продвинутого любителя фантастики не составит труда разгадать, кто именно скрывается за персонажами с "говорящими" фамилиями Самозванцев, Чирьяков, Савлов, Топтыгин или Кишко. Я даже немного побаиваюсь за здоровье авторов, на грани оскорбления задевших разом огромное количество действительно существующих индивидуумов. Образы директора-администратора ТОРФ`а Верещалкина, постоянно голодного трезвенника-новеллиста Гофмана-Разумова, небесталанного хулигана из Сибири Вершкова, сотника Бубенцова – автора нескончаемой эпопеи "Синдбад возвращается в Багдад" и многих других участников не таких уж давних событий получились у Брайдера с Чадовичем убийственно похожими на реальных людей. Замечательно описана деятельность Жмуркина в "Эпсилоне" на ниве адаптирования для отечественного потребителя произведений короля западного детектива Руби Роуда (прозрачный намек на Джеймса Хедли Чейза, бесконечное собрание сочинений которого выпускалось "Эриданом"). Поскольку пишущий эти строки лично знаком со многими действующими лицами данной части романа (правильнее сказать – с их прототипами), сам участвовал в семинарах ВТО МПФ, бывал в гостях у "Эридана", то, положа руку на сердце, могу подтвердить, что обстановка, порядки и нравы в этих организациях прописаны весьма правдоподобно, близко к истине, с едкой иронией и злободневностью сатирического памфлета.
В последних главах романа художественная сатира смешивается с романтической историей ослепительной любви Жмуркина к юной Аурике, вспыхнувшей во время поездки "на очередной семинар в город, невдалеке от которого давным-давно угасал в изгнании великий лирик Публий Овидий Назон и где нынче свил свое гнездо Верещалкин", любви, переполнившей Костино сердце и закончившейся трагически. Счастье Жмуркина растоптано в кровавой межнациональной бойне (проницательный читатель уже догадался, что речь идет о Тирасполе и событиях в Приднестровье), сам он едва не погиб, дар его безвозвратно утерян. Да и был ли он, этот дар? Костя просто устал, "и любить устал, и ненавидеть…"
В эпилоге авторы тешат читателя слабой, зыбкой надеждой на перемены к лучшему  (у внучки Жмуркина проявляются зачатки дедовых способностей, причем способностей со знаком "плюс" - поскольку удача приходит к тем, кого любит маленькая Аурика), но тут же безжалостно лишают нас иллюзий. Девочка не собирается любить "страну свою несчастную, людей добрых, садик этот зачуханный". Вот что она говорит: "Любовь не резиновая, на всех не хватит. Если уж я кого-нибудь полюблю по-настоящему, так это только себя. Ну, может быть, еще деньги, власть, жевательную резинку и хороших кукол…"
Эпилог авторы назвали: "Девочка из будущего"…

---

 

Кальян Каломенский

Брайан Олдис «Босиком в голове». СПб. Амфора. 2001. (Классическая фантастика)

В России давно ждали этот роман, но слух о трудности его перевода немного охлаждал пыл читателей. Его даже сравнивали с "Поминками по Финнегану" Джеймса Джойса, что кажется несколько преувеличенным.
Роман имеет подзаголовок «Европейская фантазия» и повествует о Европе недалекого будущего, претерпевшей Психоделическую Войну, в течение которой многие страны бомбардировались ПХА-бомбами (психо-химическая аэрозоль). Европа изменилась внешне, но дух ее остался неизменным, все так же готова она принять нового мессию или шарлатана, все так же терпит она интриги, окружающие эти личности. «Вы не свободны от идей иудео-христианства, на которых зиждется Запад», - говорит один из героев. Некто Чартерис, главный герой романа, проходит достаточно долгий и сложный путь от шарлатана к мессии, возможно так и не доходит до конечной точки, но он и сам этого точно не знает. Есть доводы и за и против, но убийство в этом случае играет наиболее существенное значение.
Роман написан англичанином со всеми вытекающими из этого последствиями. Если кто-то и цитируется (а цитирует Олдис обильно, но чаще всего скрыто), то это именно англичане, в крайнем случае, ирландцы. Тот же Джойс, например – эпизод с мясными ляжками. Бросается в глаза и поэма «Сказание о старом мореходе» Колриджа. Много внимания Олдис уделяет и словесной игре, причем даже в переводе она выглядит мастерски. Цитата: «Я ценю подлинных лидеров но превыше всего ставлю Загонопослушание! Здесь же я наблюдаю серьезное отступление от принятых в нашем обществе норм – стоянка автомобилей здесь строго запряжена! Вы не просто угрожаете безопасности наших дорог, вы посягаете на модальные устои нашего вещества – хиппи у нас вне загона! И потому возьмите этого голосатого верзавца и спровадьте его в камеру – ему там самое место!» (пунктуация и орфография не изменена – КК.) Эта цитата иллюстрирует и неизменную картину Европы – она все еще больше иудейская, нежели христианская, поэтому и хиппи у нее вне загона.
Роман изобилует стихами. Одно из них вполне могло бы стать эпиграфом журнала «Паттерн»:

Паттерны города

У каждого города есть встроенные паттерны
города
города паттерны
города
встроенные паттерны

Разум сложнее любого города
сложнее любого города
Разум сложнее
сложнее любого
Разум города
Дороги извиваются словно окаменевшие мысли
извиваются
окаменевшие
окаменевшие
словно окаменевшие

Разум сложнее
города
дороги
окаменевшие

Встроенные мысли
У городов
У городов есть паттерны
встроенные
У городов
У городов есть встроенные паттерны
сложнее
Разумы сложнее
Разумы
Разумы
Разумы сложнее любых городов

Дороги мысли
Дороги окаменевшие
Дороги извиваются
Дороги извиваются
Дороги извиваются словно окаменевшие мысли
Дороги паттерны
извиваются города окаменевшие
Мысли разумы

Вероятно, критики решились сравнивать этот роман с «Поминками по Финнегану» из-за большого количества иностранных слов, а также составных слов. Но обхождение с иностранными словами и предложениями издателей книги заставляет насторожиться. В книге много немецкого, на этом и заострим наше внимание. Либо издатели (кто именно здесь виноват нам неизвестно, но это, скорее всего, редактор или корректор) совсем не знают немецкого, но в этом случае не сложно обратиться к специалисту, либо просто наплевательски относятся к таким тонкостям. Конкретнее: немецкое Krankenhaus в сноске переводится как «автостоянка», хотя раньше это слово всегда переводили как «больница». Hotel des Invalides вообще остается без перевода, но это еще не самый худший случай, тут можно и догадаться, что это всего лишь «дом инвалидов», но вот как поймет читатель, не знающий немецкого, джойсоподобное составное слово weltschmerz-anschauungerstrasshole? Другое дело, что в немецком даже самые обычные слова иногда состоят из нескольких и Джойс тут ни при чем. Но вот почему это слово написано с маленькой буквы, ведь видно же, что это существительное, а все существительные в немецком пишутся с заглавной буквы. Почему немецкое «nicht wahr?» («не правда ли?») употребляется в тексте чуть ли не десятки раз, а его перевод дается только в конце романа? И таких огрехов еще много. Издательство Амфора обычно (не берем двухтомник Филипа Дика, где в качестве не издававшихся романов преподносятся старые только под другими названиями) отличалось качеством своей продукции. Его даже можно было записать список лучших, издающих у нас фантастическую прозу. Возможно, это уже в прошлом.
Второй роман в книге «Доклад о вероятности Эй» уже самим названием кричит о том же наплевательском отношении издательства к читателям. Кто стал переводить латинские буквы в английскую транскрипцию? Ведь по прочтении романа становится абсолютно ясно, что сам автор использует именно латинские буквы, а не английские дифтонги, которыми кишит русский перевод. И ведь намного логичнее было бы написать просто «А» вместо режущего слух «Эй».
Сам роман уже издавался на русском, но это не делает его хуже. Он очень экспериментален и весь его сюжет помещается всего в одной фразе, поэтому не станем его пересказывать. Просто скажем, что это причудливо монотонная поэма о бесконечном количестве параллельных миров, растянутая почти до невозможности. Поэма почти не имеет сюжета, она состоит на 80% из описаний, похожих на неторопливые описания Марселя Пруста или его «последователя» Павла Пепперштейна, и лишь на 20% из рассуждений. Обычный фантаст написал бы на эту тему лишь коротенький рассказ, но тем самым он бы только доказал свою обычность. Олдис написал роман, совсем не нудный, как могло бы показаться сначала. Даже очень смешной, особенно если не пролистывать описаний, а мерно двигаться по тексту к последней странице, где ждет страшно смешная концовка. Чего в ней больше, страха или смеха – уже другой вопрос.