Анатомический стол

Борис Каган (Москва)
 

Вечно беременный писатель

Александр Зорич. Светлое время ночи. – М. Центрполиграф. 2001. 492 с.

.

Что ж, если "Звезднорожденные" Зорича являлись, по сути дела, навозной кучей, в которую чудом затесались кое-какие карбункулы, то "Свод Равновесия" – это японский сад при буддийском монастыре – ничего вроде особенно не золотили, а блестит светом неземным и взгляд радует. А все потому, что хорошо подобраны культуры и подстригали старательно. Хотя, если уж вспомнилось дерьмо, то оно там имеется, имеется… Правда, хорошо замаскировано под удобрения и глаза не колет. В принципе, это и называется "профессионализмом" – и в садоводстве, и в писательстве. Попробую развернуть свое несколько разбухшее сравнение более или менее близко к тексту.
Сначала, как водится, кратенький пересказ сюжета (для тех, кто не читал, поскольку вышла книжка недели две назад). Вся история началась еще в "Боевой машине любви" и, я не знаю, подозревает ли об этом Зориче, но мы имеем дело с откровенной дилогией: "Боевая машина любви" – первая часть, "Светлое время ночи" – вторая.
В обеих частях дилогии, о-го-го каких внушительных по объемам, прямо до неприличия (по пятьсот страниц неразогнанного текста), имеется по две автономных линии. В первой линии Лараф, молодой… как бы это лучше выразиться, чтобы без слова козел… сексуально озабоченный инвалид где-то шестнадцати лет отроду, занимаясь на досуге ограблением усыпальниц, овладевает магической книжкой с типично зоричевским названием "Семь Стоп Ледовоокого". Книжка оказывается "живой", за ней стоят всякие темные сущности, и сыплет разными забавными афоризмами вроде "хорошая книга плохой не бывает". Вскоре появляется истинная хозяйка книги, баронесса Зверда, и нашему дегенерату говорит: "Будешь гнорром!" (то есть, главным в Своде Равновесия). А старого гнорра, с которым сама эта баронесса весьма мило сношается в "Боевой машине", она вместе с мужем, тоже оборотнем и сволочью, решает отправить на тот свет.
Но не вышло. Оказалось, что душа у гнорра двойная, как звезда какая-нибудь. И Душа Номер Один попадает в некое особое метафизическое пространство, из которого, в принципе, эту душу можно извлечь инструментами hi-tech магии… Но как именно – никто не знает.
Во второй линии "Боевой машины" Эгин, да-да, тот самый непотопимый, несгораемый, предельно интеллигентный сукин сын с чувствительностью молодого Володеньки Набокова эту душу извлекает (чем он и занят всю первую книжку дилогии).
А вот в "Светлом времени ночи" начинаются совсем другие тараканы. Душу Номер Один из небытия выудили, а куда ее девать? Начинают искать подходящее тело. Клянчить магические секреты. Маг с перумовским именем Адагар берется сделать "глиняного человека" (в которого можно "вставить" душу как дискету), при одном условии: если Эгин влюбит в себя баронессу Зверду (у которой хобби в медведицу обращаться) и уступит ему право первой адюльтерной ночи. И, как в том анекдоте, снова Эгин ложись и план выполняй…
Кстати, представляет интерес, таксть аксиологическая составляющая поведения гиазира Эгина. Он вкалывает не за страх и не за совесть. Ему "развоплощенный" гнорр пообещал, что разведется со своей женой, которую Эгин лю-ю-ю-бит (и с которой, а как же без этого, очень не по-детски состоит в интимных отношениях). В итоге, конечно, Эгин получил болт с обратной резьбой и, наверное, романтики будут расстроены. Все дивиденды Эгина как победителя заключаются в том, что он снова духовно вырос и преобразился (как и в "Ты победил"). Таким образом, да здравствует духовное развитие! А в конце Зорич вообще пошел на подлость в лучших традициях Братьев (и дальнейшей пост-советской про-стругацковской фантастики). В последнем эпизоде книги Эгина нефигурально припирают к стене четверо гвардейских капитанов, все из себя немногословные и свирепые. И читателю остается совершенно непонятным, то ли Эгина вот-вот зарежут-испепелят-заколдуют в назидание другим выскочкам, то ли низко поклонятся и позовут в Контору (т.е. в Свод Равновесия) и повесят ему на грудь Большую Магическую Медаль.
Но это сюжет. Как известно, сюжетов всего четыре (кстати, сюжет "Светлого времени ночи" укладывается в борхесовскую схему, в каталожный ящичек с пометкой "Осада Города"). Сюжет можно написать плохо (как это делает со своими неплохими сюжетами Ник Перумов). Сюжет можно написать хорошо. И хотя история мировой литературы предоставляет нам множество примеров сочетания нормальных сюжетов и хороших разработок, каждый раз когда ловишь на этом грязном деле соотечественника, изумлению не видно края. Во дела – ночь была! Не все, оказывается, ушли на фронт концептуализма. Кое-кто работает по-старинке. Как до пресловутой "смерти автора", как до "ризомы", как до всемогущей "интертекстуальности"…
Возникает резонный вопрос, что именно дает мне основания говорить, что книга написана хорошо? Или даже, что это – книга, а не кусок газетной бумаги в завлекательной целофанированной обложке?
Наверное, пришло время опереться на "цитатный материал". "Любовь – это игра, где победителю достается побежденный" Неплохо, правда? Что до меня, то я уже пару раз процитировал приятелям. Смеялись. Или вот, например, описание (дано: Эгин является в осажденный замок забрать вещи, все спят): "Под дверями лежал, подстелив под себя тулуп, немолодой инвалид-ополченец с культей вместо левой руки. Он тихо варнакал во сне, нежно причмокивая губами. По его лицу скакала проснувшаяся первой блоха". Или вот: "у края миски прилепилось беглое полушарие вареной горошины". А вот квази-гнорр, тот самый удачливый молодой чернокнижник, высаживается на полуострове, населенном оборотнями. Никого не видать. Лараф недоумевает: "Где же подлые предатели местной отчизны, бегущие к варанцам на поклон ради тридцати авриков? Где засады? Где вообще враги? Где хрестоматийные старики, женщины и дети, которых можно попеременно то убивать и насиловать, то миловать и кормить вкусной солдатской кашей?"
Полным-полно в "Светлом времени ночи" всяких чудных пословиц-поговорок, вроде "были кудри, да оборвали курвы", но по этому поводу я бы вообще написал отдельную работу (если бы писал "работы") – о том, как нахально господин Зорич оперирует дискурсами. Любыми. Дж.Джойс типа. Хочешь – выстебет городской романс, хочешь "римские древности", хочешь – антропософию, хочешь классический ру.лит. Только клювом клацаешь и удивляешься – что весь этот инструментарий делает в жанре фэнтези? А потом привыкаешь, свыкаешься. Вроде как не только Сорокину можно. Тысячу раз уже писали, что главное в этом деле – знать чувство меры. Впрочем, к Зоричу это уже не относится.
Когда пишут о "хорошем" фэнтези, стержнем для аналитической работы обычно является паранаучный термин "психологизм". Особенно, когда похвалить больше не за что (см. журнал "Если" или предисловия к известной серии "Нить времен"). Оный "психологизм" Зорич тоже стебет с большим удовольствием (имеется в виду "нарочитый" психологизм, тот, который ради самого себя). Львиную долю решений герои "Светлого времени ночи" принимают бездумно. Зачастую, перефразируя слова классика, "ничего не чувствуют – даже шока". И, несмотря на это, "психологические портреты" получаются убедительными. Вот баронесса-оборотень, Зверда, малюет психологический портрет своего горячо любимого супруга Шоши: "Барон похож на индюка, который считает, что повар кормит его потому, что уважает". По-моему, портрет что надо.
А теперь два слова о дерьме. Начнем, конечно, с опечаток. На месте господина Зорича я бы делал больше корректур своего текста. На корректоров ноне надеяться нельзя – платят им мало, а работать заставляют много, как на табачной плантации (видел сам – ночуют иногда на работе). В годы "застоя" с корректорами дела обстояли лучше, чем теперь. И какой-нибудь чабан, написавший на пенсии про родной совхоз, мог рассчитывать на то, что глазастая тетенька с филфака все ошибки выправит. Но теперь нужно брать инициативу в свои руки. Не то получается, что первая опечатка – на первой странице (см. "Боевая машина любви")! Про запятые я вообще молчу. В "Светлом времени" полно стилистически небесспорных решений, хотя если без клеветы, то нормам русского языка текст отвечает, ладно. Есть и разные блохи – например, Зорич питает явную слабость к выражению "невольно поежился". За две главы поежились целых четыре раза. А дальше я просто не считал, надоело. Короче говоря, хотелось бы, чтобы автор был бдительнее – нас, читателей, любить надо. И баловать разнообразием, не то мы взалкаем рефренов и побежим перечитывать Толкина.
Но основной кошмар "Светлого времени ночи" – это, конечно, его объемы. То ли Остапа несло, то ли издательства теперь желают "больших", "очень больших", а лучше "гигантских" романов, но страниц сто автору было бы очень не лишним из романа выкинуть – хотя бы из принципа нужно было выкидывать по три килобайта из каждой главы. Поскольку всем известно, какую сестру необходимо иметь таланту. Тем не менее, выражаясь словами самого Зорича, Зорич в целом "подтвердил старинную детскую мудрость о неравномерности распределения говна и повидла". Я имею в виду, что повидла в "Светлом времени ночи" больше.
Наконец, мне интересно знать, кто первый пустил дезу, что книжки Александра Зорича принадлежат к традиции "русской фэнтези"? В то время как они к ней совершенно не принадлежат? (Не иначе как русофильствующий "Центрполиграф" приложил к этому свою национально-озабоченную длань.) Что ж, я знаю наверняка, что Зорич – автор русский. И все равно меня упорно тянет предположить, что все дело "в переводчике", поскольку романы Зорича вообще состоят в кисельном родстве с русской культурой. Почему? Еще господин Мамардашвили отмечал, что Россия – одна из "стран вечной беременности", имея в виду, что ее население с удовольствием терпит и терпит разнообразные невзгоды и мелкие поражения чтобы избежать крупных страданий и в качестве профилактики ситуаций извлечения подлинного экзистенциального опыта (то есть ситуаций, где имеются "большие чувства"). А писательский кагал, соответственно, с большой охотою рассматривает эту "вечную беременность" при помощи своих литературных микроскопов (Мамардашвили, кажется, этого уже не писал, но оно, в общем-то, логически следует). Писатели фэнтези, естественно, туда же (вспомним путь Волкодава – западло на западле! а интегральный эмоциональный выход "в среднем по книге" – с гулькин шиш). К чему это я веду? К тому, что в "Светлом времени" у Зорича нет невзгод – есть одни страдания, "большие чувства" и в количестве немереном! Страдайте на здоровье!